Наше послевоенное
Шрифт:
20 октября. Сегодня Софа дала мне почитать свой дневник. Почти как мой. Только грамматических ошибок много
Обе мои подруги влюблены, и сегодня мы, собравшись у Зои, надрывали друг другу сердца.
У Софы появился дружок в Чимкенте, когда она там училась в техникуме, но мы его не видели. Правда ли то, что он приезжал к ней в Батуми, или она это придумала, не знаю до сих пор, и не знаю, не о нем ли она грустила, когда такая подавленная вернулась из Чимкента год назад.
У нас появились новые соседи, - Барабадзе сдали две комнатки рядом с нами молодой паре, ей было семнадцать лет, как
Забот с семьей было много, и соседка каждый божий день склонялась над корытом, иногда поднимая голову и провожая грустным взглядом беззаботную громкоголосую компанию моих подруг. Несмотря на молодого красавца мужа, мне было ее жалко, - ну что за радость стирать пеленки в семнадцать лет. Они были из деревни, она не говорила по-русски, и кроме утренних приветствий мы не обменивались с ней ни словом, только улыбками, но я до сих пор помню ее тоненькую фигурку, склоненную над корытом с бельем.
21 октября. Давно прошло, не помню, что и писать хотела. Сегодня 19 ноября
Проходили городские соревнования по теннису, кажется, я заняла второе место. Как-нибудь напишу подробнее.
Я заняла второе место, хотя по классу игры я уступала Мадлене и, безусловно, Свете, но в теннисе все бывает.
– Головой играешь, - сказал мне Коля.
В свое время, когда я первый раз принесла ему табель перед поездкой в Тбилиси, он открыл его и засмеялся:
– Ну надо же, правда настоящая отличница. Первый раз в жизни вижу живую отличницу.
25. Одно время я вдруг обрела душевную ясность, и как легко мне было. А сейчас... Никак не пойму, что мне не хватает. Вроде все идет хорошо. Включен радиоприемник. Буду слушать музыку.
30 ноября. Вот и месяц прошел. Еще один и год закончится. Мама приедет.
Перечитала дневник. В нем очень мало о внешних событиях моей жизни. Но мне самой читать очень интересно. Перечитывая страницы, заполненные моими мыслями и впечатлениями, я вспоминаю и внешние события, которые их вызвали.
Увы, теперь, спустя более 35 лет, я уже не вспоминаю внешние события. А жаль.
Как раз, во время учебы мамы в Тбилиси, Валентин Борисович, доведенный моими подсказками до белого каления, потребовал родителей в школу.
– А иначе не допущу до уроков, - твердо сказал он мне.
Я пошла к бабушке, деваться было некуда.
– Опять нашкодила?
– осердилась бабушка.
– Ну, скучно, скучно мне на уроках, целый урок опрос, а мне-то что делать? 45 минут сидеть смирно и без дела?
Бабуля моя замолчала, а на другой день взяла валидол и пошла в школу вместе со мной.
Увидев бабушку, Валентинчик смутился и быстро кивнул мне, - иди, мол, в класс.
Я ушла и разговор, судя по времени, очень короткий, состоялся без меня.
После школы я спросила бабушку, о чем они говорили.
Бабушка
– Я сказала ему:
– Вы, взрослый мужчина не справляетесь с девчонкой, ну а с меня, старухи какой спрос?
Бабуля была еще та артистка, очень даже хорошо со мной справлялась.
Валуйский больше не возникал, ну, да и я немного притихла, стыдно все-таки гонять бабку с валидолом в школу.
У Шоты разболелась нога. Протез растер рану, и он не ходил на уроки.
Мы решили его навестить и довольно большой группой, Зоя, я, Нелли, Даник, Гиви, Алик, всего человек восемь завалились к нему.
Шота был нам рад, что мы что-то рассказывали ему, смеялись, он предложил вина и коньяк, фрукты.
– Ну, а кто не хочет ни вина, ни коньяка, тому могу предложить кисель.
Физик был старый холостяк, жил один, стойко держался, хотя женщины его обожали, и вокруг было немало незамужних.
Ну, откуда у холостяка кисель в доме?
– У Вас нет киселя, - говорю я вроде в шутку, но без тени сомнения.
– У меня есть кисель, - говорит Шота.
– Нет, нету, - упорствую я, - откуда у Вас кисель?
– Есть, есть у меня кисель, спорим, что есть, - Шота завелся.
– Сходи на кухню, - он обратился к Нельке, - там большая кастрюля, принеси ей кисель.
Посмеиваясь, Нелька ушла.
Я поняла, что проиграла, мальчишки пригубили коньяк, девочкам Шота налил вино, ну, а я ждала киселя.
Нелли принесла с кухни кастрюлю и стаканы, разлила кисель, и я выпила полстакана сладкого, вполне вкусного киселя.
Эта история стала легендой, позднее ее вспоминали к месту и не к месту, как я в гостях прошу кисель вместо вина, а я до сих пор думаю, ну кто же варил этот кисель?
Нужно сказать, что я хорошо училась по физике, просто прекрасно, но Шота вызывал меня раз в четверть, спрашивал по всему материалу, ставил пять - и все, до следующей четверти. Мне всегда казалось, что Шота, если и не прямо недолюбливает меня, то по крайней мере относится очень настороженно и иногда даже слегка досадует, что девочка так хорошо знает физику, - ну и к чему ей это?
В последних классах, в 10 и 11, ситуация заметно изменилась, - Шота стал меня выделять среди одноклассников, шутить больше со мной и вообще, как дружно решили мои товарищи мужского пола, - явно стал ко мне неравнодушен. Правда, нужно сказать, он выделял весь наш класс и не скрывал, что ему значительно приятнее проводить уроки у нас, чем в других двух параллельных.
Трудно объяснить словами нашу с Шотой взаимосвязь, но его мужское обаяние безусловно действовало на меня и, хотя я была влюблена в Гоги, и к тому же запуталась во взаимоотношениях с Сулико, и еще крутила хвостом с Валеркой Данильченко, была окружена молодыми красивыми ребятами и в школе, и на кортах, но все дело было в масштабе личности. Мальчишки еще не сформировались. Еще не понятно было, кем они станут, а Шота был очень незаурядным, интересным человеком, много видевшим, много испытавшим, еще совершенно не старым, и я иногда, глядя на репродукцию картины Пукирева "Неравный брак", думала, что мы с Шотой смотрелись бы хорошо, совсем не так, как на картине. Мне не могла не импонировать его симпатия ко мне.