Наше послевоенное
Шрифт:
Мы приходили на тренировки вовремя, к 5 часам, но переодевались иногда по полчаса. У нас потихоньку создался дружный девчоночий кружок, и мы в процессе переодевания обсуждали массу проблем и перемывали косточки знакомым парням и девчонкам.
Ника один раз совершенно вышел из себя.
– Что вам больше надевать, чем мне,- сказал он, сидя перед нами в одних белых теннисных шортах.
Я тут же начинаю хихикать, представляя, если бы мы надели на себя столько же и вышли обнаженными до пояса
– Смешно?- совершенно разъярился Коля - Я магнитофон поставлю. Запишу
Мы разом замолчали, представив себе на секунду, что наши разговорчики будут преданы огласке.
24 июля
Я подумала, что важен не столько поступок, сколько побуждения, из которых он сделан. Обычно рисовку, фарс принимают за благородство. Я не люблю выскочек, но и не собираюсь быть скромной. Скромность тоже фарс, если она не от врожденной застенчивости.
6 августа. Лучше уж от водки умереть, чем от скуки.
А я, кажется, умру от безделья. Или от переутомления. Последнее мало вероятно. Читала Маяковского и пришла в восторг: все в мире ясно и просто. Бей. Ломай. Круши старое, созидай новое. И никаких проблем. А у меня их миллиард, и после Маяковского все кажутся такими мизерными, а решать надо. Хотя, наверное, они и есть на самом деле такие мизерные.
Была на пароходе "Россия", трофейном (3-х часовая прогулка, совершенная тайком от мамы, по этому поводу много слез).
Впечатление: захотелось поехать куда-нибудь, в какую-нибудь далекую и враждебную страну на большом океанском пароходе, сидеть в салоне, в кресле строгой, красивой и загадочной и слушать музыку.
11 августа. Миша, оказывается, сдает в физкультурный в Тбилиси, экзамены с 15 августа.
Настроение отвратительное. Ко всему вчера не шла игра. Зойка забила мне много мячей. Утром плакала из-за кофточки летней. Сшита ужасно. Вытачки не на месте, ворот кривой.
А потом мама купила мне пальто, и я подумала: много ли мне нужно? Уже счастлива.
Много рисую. Зойка несколько раз ходила со мной. Она читает, а я рисую.
Перечитываю "Войну и мир".
12 августа.
Весь день идет дождь. Настоящий ливень. Сейчас передышка. 8 часов вечера. Мама отдыхает после работы, в нашей комнате погашен свет, а в бабушкиной горит лампочка, за окном громко говорит радио, но слова не понятны.
На душе пакостно и паршиво. Мысли сбегаются и рассыпаются, думается как бы обо всем сразу и в то же время ни о чем, и скучно, и какая-то нудная, сосущая тоска, готовность в любой момент раздражаться, и хочется действовать, встряхнуться, и лень, да и делать- то нечего. Все кажется незначительным и ненужным, и душно, тоскливо, беспричинно тоскливо.
27 августа. Хочу в школу.
30 августа. Странно, что "Оскорбленные и униженные" не произвела такого впечатления, как "Идиот", даже показалась местами чересчур мелодраматичной.
Летом 63 года папа приехал в Батуми вместе со Светкой, своей дочкой от второй жены, моей сестрой. Светка была светленькая симпатичная девочка, с большими серыми глазами, только тяжелые веки выдавали в ней армянку. Она совсем не походила на нашего отца.
Света жила у нас. А папа то ли в гостинице, то ли у друзей. Отец обладал способностью находить друзей,
Просто папа в один прекрасный день появлялся на пороге какого-нибудь из друзей, родственников или просто знакомых с двумя бутылками вина и шел вечер воспоминаний.
Позднее, несколько лет спустя, он так опоздает на мою свадьбу. Встретит приятеля и проторчит с ним в привокзальном буфете, да еще поедет не туда. Но это будет позже.
Мы ходили со Светой на бульвар, купались в море, я была довольна, что у меня сестра, но подружиться за три дня, учитывая большую для такого возраста разницу в 6 лет (мне 16, ей 10), мы не подружились.
Этим же летом приезжал к нам Илья Соломонович.
Захожу домой с тренировки, а там сидит маленького роста симпатичный черненький мужчина с проседью. Лицо знакомое, но прежде, чем я вспомню, мама скажет:
– Это Илья Соломонович, Зоя, ты его должна помнить.
Я здороваюсь.
Надо было видеть его удивленное лицо!
Стоило превратиться из худой девчонки с ободранными коленями в красивую девушку даже только для того, чтобы увидеть такое изумление на лице мужчины.
Не помню, как он нашел нас, то ли они с мамой иногда обменивались письмами, то ли он переписывался с кем-то из Карталов (Он уехал оттуда на родину в Одессу). Он заехал на несколько дней, я водила его на пляж и по городу, катала на лодках в пионерском парке.
Через несколько месяцев он прислал маме письмо, в котором написал.
"Встреча с вашей дочерью произвела на меня сильное впечатление, и я понял, что не следует проживать жизнь старым холостяком, и женился и счастлив, и мы ждем ребенка".
– Да...,- сказала мама,- надо же. А как стойко держался до 35 лет. Ну, я рада за него.
В девятом классе мы много времени проводили у Софы в ее полуподвальчике на Бараташвили. У них были две комнатки, у Софы была запроходная личная комната. Мама тихая трудолюбивая женщина все время хлопотала и редко заглядывала к дочери, а отец, если был дома, громко храпел на диване в проходной комнате. У меня дома была бабушка, вечерами мама, у Зойки комната была общая с братом, понятно, что у Софы нам было вольготнее всего. Кроме того, Софа жила между мной и Зойкой, и часто место сбора, перед тем, как пойти гулять, было у нее.
Собравшись у Софы, мы часто болтали, и однажды , когда обсуждали чьи-то роды, девочки выяснили, что я неправильно представляю сам процесс родов - я думала, что дети вылезают на свет божий через пупок.
Можно себе представить, как веселились мои подруги, обнаружив такую неосведомленность!
– Господи,- сказала я,- как же ребенок вылезет?- там и пространства такого нет.
– Ничего,- ответила Софа,- все рожали и ты родишь в свое время.
Девчонки на этих посиделках часто устраивали возню, бегали друг за дружкой, боролись, визжали. Но я этого не любила, как и в детстве. Если на меня нападали, то я забивалась в угол потеснее, и укрывшись локтями, громко визжала и царапалась, лишь бы отстали.