Наше послевоенное
Шрифт:
Сегодня у нас вечер. Собрали деньги и устроили. Пригласили Марию Георгиевну. Начало в 4 часа, а сейчас 11.
Утомленная нашим классом, обиженная Демкина вдруг отказалась от классного руководства и у нас целый год в девятом была за классную Марьюшка.
Мы немного вздохнули.
Где-то в это время наша старая дева Демкина вышла, наконец, замуж, на уроках она часто говорила нам:
– Мне теперь есть о ком заботиться, кроме вас. У меня есть близкий человек.
Как-то она болела, и мы навещали ее, в основном девочки. Близкий человек мне не
Мы с Зойкой сидим теперь вместе, Мария Георгиевна нас не пересаживает, она считает нас достаточно взрослыми и не ограничивает нашей свободы.
Урок литературы. Велик "раскрывает" образ Евгения Онегина. Рассказывая о его последнем свидании с Татьяной, он вспоминает, что там было, долго смотрит в окно, потом говорит:
– И Онегин бросился к Татьяне на колени.
– Боже мой,- Марьюшка поднимает по своей привычке к потолку глаза.- Ну что вы! Это же совершенно неприлично, броситься к женщине на колени. Он же дворянин! Воспитанный человек.
И она посмотрела на класс, призывая нас в свидетели, что такое невозможно.
Но класс молчал, совершенно не потрясенный невоспитанностью Онегина, и Велик не смутясь, продолжал свой рассказ.
Звонок на урок математики, я раскрываю свою новую тетрадь, но мне не нравится ее запах. Я беру Зойкину тетрадь и начинаю ее нюхать. От моих грязных лап на чистенькой Зойкиной тетрадке остаются чернильные пятна.
Зоя сердится:
– Посмотри, что ты сделала!
– Это не я, отвечаю я, у меня руки чистые.
Я хочу взять ее тетрадь и нажать на лист пальцами, чтобы доказать, что мои пальцы не оставляют отпечатки.
Зоя мне не дает, но я ухитряюсь запачкать еще один лист, доказывая, что не могу это сделать.
Зойка хочет за это запачкать мою новенькую тетрадку, в которой я еще ничего не написала!
Наш математик давно зашел в класс, он стоит и ждет, когда мы успокоимся. Но мы в азарте, стоим и вырываем друг у друга тетради. А все наблюдают за нами.
– Вы,- Валуйский указывает на нас двумя пальцами правой руки.
– Вы обе, - и большим пальцем за дверь за своей спиной - Вон!
Обескураженные мы мгновенно замолкаем и тихо выходим за дверь.
Скучно прослоняться целый урок за дверью.
Уборщица мыла полы и спросила нас, что мы тут толчемся.
– Нас учитель выгнал из класса с урока математики.
– А который?
– Валентин Борисович, такой... в очках.
– Самого тихого учителя обидели,- говорит нам уборщица.
И нам обеим становится стыдно.
На перемене мы подходим к учителю и, опустив глаза, извиняемся.
Он молчит, еще сердится.
Потом говорит:
– Ведь невесты уже,- и уходит.
Оставшиеся уроки мы сидим смирно, подавленные мыслью, что нам, оказывается, пора замуж.
22 декабря 1962 г.
Ну вот и год кончается. Еще один! Как быстро летит время! Совершенно нет никакой возможности делать и успевать все, что хочешь.
Сейчас тяжело больна бабушка, у нее был гипертонический кризис и мама
У бабушки резко поднялось кровяное давление, отчего не выдержал и лопнул один из сосудов в горле и пошла кровь. Она была напугана кровотечением из горла. Дело было в выходной, и мы с мамой были дома. Мама вызвала скорую. Скорая приехала, врач померила давление и сказала: "Все обошлось. Это хорошо, что сосуд лопнул в горле, а то если бы в голове лопнул, было бы значительно хуже".
8.1.63
Недавно прочла "Идиота". Впечатление мрачное и удивительно подавляющее. Какой-то сумбур в голове и камень на сердце. Не успокаивает даже обычная детская мысль - это было давно и неправда. Нет, больше Достоевского в руки не возьму.
5 февраля 1963 г.
Несколько раз хотела взяться за карандаш и все как-то так...
Я мечтаю пойти в институт ядерной физики, мечтаю о научной работе. Но сейчас мои мечты рушатся. Недавно, в воскресение, (а сегодня вторник) проходил физико-математический тур, и я из 6 задач решила только одну! А тех, кто решил задачи, МГУ приглашал учиться без экзаменов! Здорово!
В восьмом классе к нам перешел новый ученик - Алик Гваришвили, высокий худой, смуглый, с черными густыми бровями вразлет и громким голосом.
Было известно, что он занимался по английскому языку дополнительно и хорошо его знает, но Верушка, конечно, хочет подчеркнуть, что у нее требования повыше и ее ученики знают английский не хуже без всяких дополнительных затрат. Первое время она очень к нему цеплялась, хотя у Алика были высокопоставленные родители, (отец, кажется, был членом обкома), но это частично даже провоцировало придирки Верушки. Кем бы ни был отец Алика, сам Алик был способный и компанейский парень и быстро завоевал симпатии и уважение класса.
Конечно, у нас была градация по социальному положению, была и по национальному, мальчики грузины говорили между собой по-грузински, ближе дружили, дети, у которых водились свои деньги, гордились этим, но открытое проявление какого бы то ни было пренебрежения на национальной или социальной почве не считались приличным.
Был ли это дух того времени или дух нашего класса, не берусь судить.
Наш класс был многонациональный: армяне, русские, грузины, аджарцы, греки, евреи.
Вероятно, со мной носились бы меньше, носи я папину фамилию Минасян, а не Хучуа.
Варшанидзе хотелось, чтобы медалисткой была грузинка.
Но это на высоком уровне, а мы пока туда не заглядываем.
Анатомию нам преподает Эмма Михайловна - маленькая, хорошенькая армянка, не замужем, а дело шло к тридцати, а может к тридцати пяти, которая совершенно неприличным образом перевирает мою фамилию.
Скользкие моменты в своем предмете она не стала объяснять, а просто сказала:
Следующий урок проработайте дома сами.
Мальчишки похихикали, но и все. Особенно никто на эту тему не распространялся, а Эмма не проверяла качества проработки и на следующий урок вместо опроса стала рассказывать новый материал.