Наше преступление
Шрифт:
Онъ еще издали, угнувъ голову, крпко прижму-ривалъ свои длинные глаза, морщилъ крупный прямой носъ и, силясь заговорить, тсыкалъ языкомъ и губами.
— Тс... тс... какая жжисть! какая жжисть! — Онъ опять угнулъ голову и прижмурилъ глаза. — Ввонъ у насъ объ ммасляной двое одного ппарня убили и тс... тс... хошь бы што имъ — на сслобод ггуляютъ и — ллягаются, бболя прежняго ллягаются и... и не ппод-ходи никто...— тс...— ннамедни еще одиого ппарня чуть што нне уккокошили... Ммужики зза-аступивши, такъ отстали... ссамыхъ ддобрыхъ ппарней бьютъ... и тс... тс... ттеперя хходятъ ппо деревн съ гармоней, ппохваляются:
Михайла Бариновъ, поощренный тмъ, что у него среди присяжныхъ оказались единомышленники, на-чалъ подробно разскайывать исторію убійства Ивана, но такъ какъ онъ страшно волновался и спшилъ, то рчь его оказалась такъ невнятна, что никто ни-чего не нонялъ, хотя вс старались внимательно слу-шать. Михайла на половин разсказа замолчалъ.
— Нельзя озорникамъ давать потачки,— заговорилъ еще одинъ присяжный изъ пожилыхъ, богатыхъ мужи-ковъ, съ болыпимъ, совершенно камсннымъ лицомъ, точно срымъ мохомъ поросшимъ волосами, сидвшій рядомъ со старшиной, положивъ толстыя руки па столъ и сгорбивъ и безъ того сутулую, широкую спяну. — Ежели тперича не поучить ихъ, хуже на-длаютъ и для другихъ худой примръ... и другіе зачпутъ какія глупости.
— Да только дай потачки... бды... только того и ждутъ,— подтвердилъ крупный, крпкій старикъ, зорко и умно глядвшій изъ-подъ нависшихъ рыжихъ бро-вей своими живыми, глубоко сидящими глазами.— Наша деревня на большой дорог, мы сами изъ Потерпль-девъ. Тысячи возовъ зимой-то мимо оконъ пройдетъ, коп съ гнилой, кои съ посудой... Драки, ругань... и не слухалъ бы... ухи вянутъ... сколько народу заби-ваютъ до смерти... А ужъ куражутся-то, куражутся, бды... Прежде, бывало, кто выпьетъ, такъ ужъ но-ровитъ такъ пройтить, штобы его и не видали, а те-перича «выпьетъ на грошъ, а веревокъ на рупь на-дыть», штобы связать, значитъ. Никакого стыда пе осталось. А все отчего? Убьетъ человка, а его на два мсяца въ каталажку засудятъ. Отъстся, ото-спится тамъ, выйдетъ оттудова и ужъ тогда съ имъ никакого сладу. А все отчего? Отъ слабости...
— Все отъ слабости, — подтвердилъ мужикъ съ ка-меннымъ лицомъ и своимъ неторопливымъ голосомъ продолжалъразвивать свои воззрнія: — Я такъ сужу, по ноншнему народу одно: ты, скажемъ, пьяный убилъ человка, лишилъ :его жисти, тогда кровь за кровь—иди на вислицу. Пьянъ-то ты пьянъ, а объ уголъ голову себ не расшибъ, а расшибъ другому, ну, н отвчай... Вотъ, скажемъ, это дло. Трое убили одного. Ну, поставили на томъ мст, гд убили, ря-домъ шесть столбовъ съ тремя перекладинами и на каждую перекладину и вздернуть по одному... пущай поболтаются.
— Врно, врно, — заговорили въ одипъ голосъ др^гіе мужики. — О-о, што бы было?! Тогда всей «за-
Оастовк» концъ. Смирненькіе юдили бы! Куда бы и хфабрость двалась. Своя-то жисть кажному дорога. Да тогда прямо рай! Што и говорить... Лягаются, по-кедова страху надъ собою н видятъ, а какъ страхъ — копецъ.
—'Тогда конецъ. Тишь и гладь будетъ...
Сразу создалась атмосфра н въ пользу подвуди-мыхъ.
Молчавшіе до сего времени горожане тутъ внсту-пили на сцену.
XVIII.
— Надо по-божьему, господа присяжные засдате-ли, — заговорилъ первымъ старичокъ-приказчикъ, бо-лзненный, сденькій, плшивый, слушавшій рчи на суд. какъ слушаютъ чтеніе священнаго пцсанія. — Парней поучить слдуетъ, а то шибче забалуются, а губить н надо,—внушительно и убжденно сказалъ онъ, доправляя худой, съ выступавшими старчеекими жилами рукой очки съ накрученной суровой ниткой на стальномъ ободк. — Вс равно убитаго не воскресишь, а яхнюю жисть загуОишь. Въ писаніи сказано:. «бла-женъ иж и скоты мйлуетъ», а тутъ шутка ли? Объ трхъ чловкахъ судъ идтъ, судьба ихняя ршается. Народъ молодой. Сколько у ихъ въ головахъ разум-нія-то? Отколь имъ было его набраться? Не ихъ жа-лгь надо, господа присяжны засдатсли, а моло-дость ихнюю, глупость ихнюю. Господь нашъ Іисусъ Христосъ н такихъ гршниковъ прощалъ и по бла-гостч Своей и намъ заповдалъ прощать враговъ сво-ихъ...
Старикъ говорилъ слабымъ голк>сомъ, нараспвъ, съ понижніями и повышніями, какъ причитальница.
— Признають они писаніе, какъ же?— опять заси-плъ мужикъ съ ломанымъ носомъ. *— Нонче ихъ вы-
еіаг ігіі.гы
341
Ітусти, а завтра онй щб Почйщ дловъ надлаютъ. Замсто одного двугь убыотъ. Знаемъ мы такихъ...
— Только выпусти... надлаютъ, убьютъ... Рази они съ понятіемъ? Што имъ?(—заговорили опять муясики.
Но старика ноддержалъ старшина, хотя и прожив-шій ббльшую часть жизни въ Россіи и народившій дтей, и обогатившійся въ ней, но относившійся къ русскнмъ съ пренебрежительнымъ равнодушіемъ, счи-тая единственной Богомъ избранной страной свою роди-ну — Германію, единственнымъ совершеннымъ наро-домъ — нмцевъ.
На сторону старичка-приказчика и старшины стали влалецъ парикдмахерской, державшій себя среди му-жиковъ грансеньеромъ, вытянувъ подъ столомъ ноги въ свтлыхъ клтчатыхъ брюкахъ и до сего време-ни молчаливо взиравшій на всхъ черезъ ріпсе-пег съ черепаховымъ ободкомъ и еще одинъ тоже молчаливый бакалейный торговецъ съ нестарымъ, безъ растительно-сти,- краснымъ лицомъ, съ глазами, отливавшими крас-новатымъ блескомъ.
Мннія рзко раздлились. .
Городскіе обыватели, какъ люди, пользующіеся въ житейской обстановк ббльшей безопасностью, ^знаюіці хулиганствующую деревенскую молодежь только по наслышк и не имющіе понятія о степепи озврнія ея, стояли за снисхожденіе вплоть до полнаго оправ-данія. ••
Наоборотъ, мужики, на своей шкур и шкур сво-ихъ ближнихъ испытавшіе и постоянно испытывающі результаты озврнія и расп.ущенности своей моло-дежи, на судъ смотрли, какъ на единственную защиту своей безопасности, своихъ постоянно попираемыхъ правъ, наконецъ, какъ на единственное средство обуз-данія и устрашенія озорниковъ, и потому стояли за пол-но обвиненіе безъ всякаго снисхожденія.
— Не поучить тоже нельзя, зазнаются, — примири-тельно плъ старичокъ-приказчикъ,—а пожалть, гос-
пода присяжные засдатели, тоже надобно по молодо-сти лтъ ихнихъ, по глупому разуму ихнему. Тоже вдь и сами помирать будемъ. Никто не вченъ. И водка тутъ всему причина. До чего водка не доводитъ?
А кто въ ней не гршенъ? Ежели теперь засудить послабже, можетъ, выправятся робята и къ уму при-дутъ, а ежели въ каторгу, тогда прощай, прожжен-ные выйдутъ... пропадутъ совсмъ, всему научатся...
— Й я тоже говору...—обрадовался старшина.— Вотъ и напишемъ... 'какъ эта тутъ у нихъ...—и, оты-скавъ рукой шнурокъ, ’ онъ вновь надлъ на глаза стеклышки и сталъ читать по бумажк.