Наше преступление
Шрифт:
И я села на телефон. Несколько дней дозванивалась в этот город и, когда к телефону подошла матушка Вера Петровна, оказалось, что представитель Патриархии отец Нестор – в Москве. И мне вовсе не нужно было входить в такие денежные расходы, чтобы связаться с ним. Но и отец Нестор, к сожалению, не знал точного местопребывания Владыки Серафима. Когда же я вновь потревожила матушку Веру Петровну, она на этот раз дала мне телефон отца Гавриила в Лозанне, который мог знать, где искать Владыку.
«Одну минуточку», – попросил меня отец Гавриил и тут же продиктовал и адрес, и телефон. Сердечно поблагодарив лозаннского священника, я снова оказалась рыцарем на распутье: куда податься? По карте Пайерн примерно на одинаковом расстоянии и от Женевы,
...Не попадая зуб на зуб от волнения, я робко приблизилась к женщине, державшей в руке плакатик с моей фамилией. Это была англоязычная переводчица, заказанная моими спонсорами накануне, и я произнесла несколько приветственных фраз, исчерпав при этом свой запас английских выражений наполовину. Но она, бедняжка, догадалась об этом не сразу и бойко растолковывала мне услуги фирмы: ее миссия, к примеру, кончалась после размена денег, звонка в гостиницу и посадки меня в такси. Хорошо еще, что таксист попался турок (такой, впрочем, «турок», как и я) со слабым знанием английского. Едва поняв, что я из Москвы, тут же справился о Ельцине. (Напомню, это было в начале марта 1995 года). «He is not strong now», – чудом сложила я эту, кажется, правильную во всех отношениях фразу и, судя по всему, поддержала реноме образованной дамы. Благо, он говорил в основном сам, а гостиница «Флорида» оказалась совсем рядом.
В номер меня проводил портье – серб по национальности. Их много в Швейцарии, и, в частности, в Цюрихе. Я убедилась в этом на следующий день, когда тщетно искала прихожан церкви на Кинкельштрассе, 36. Маленькая записка на закрытых дверях сообщала, что все православные службы проходят в сербской церкви по другому адресу. И народу там была тьма, и русский понимал только один батюшка – отец Косьма, который тоже не сказал ничего нового о Владыке, и главное – ничем не мог помочь с сопровождающими. Моя новая англоязычная помощница Элизабет согласна была сопровождать меня в Пайерн, но на следующий день ей уже нужно было лететь в Америку. «Письмо с собой возьмете?» – спросила я с надеждой. – «Yes, of course», – любезно ответила Элизабет. – И в оставшееся время я составила подробное письмо невестке Ивана Александровича Родионова, Пиаме Тимофеевне, жене его третьего сына Святослава (он умер в 1984 году под Нью-Йорком и похоронен в городке с чудным русским названием Ново-Дивеево). Вместе с письмом я передала сорок машинописных страничек, частично опубликованных «Огоньком», в которых изложила свою версию о причастности Ивана Александровича Родионова к «Тихому Дону».
А на следующее утро, несмотря на понедельник, да еще и 13 марта, случилось чудо. Моим очередным гидом оказался русский, земляк, москвич, к тому же и наш кунцевский парень по имени Павел, волею судеб ставший студентом цюрихского университета. Мандраж как рукой сняло, и я почувствовала себя как у Христа за пазухой. И мы оба смело и решительно двинулись на поиски, в надежде на скорую встречу с Владыкой Серафимом.
...Швейцарские пейзажи за окном казались сказкой и еще больше создавали ощущение нереальности всего происходящего. Воспользовавшись пересадкой, четверть часа походили по Фрибургу, университетскому городу одноименного кантона, и двинулись дальше. Вот и Пайерн. Мне он напомнил тихие, степные крымские пригороды Феодосии и Евпатории. Казалось, что за прозрачными заборами шумит море. Но его, как известно, в Швейцарии нет.
С французским у Павла, проживающего в немецком кантоне Швейцарии, почти такие же проблемы, как у меня с английским.
Появилась женщина, которой мы с трудом объяснили, что я приехала из Москвы и очень хочу встретиться с Владыкой Серафимом. Женщина приятно улыбнулась и ушла, попросив немного обождать. Вскоре из дома, расположенного внутри двора, вышел молодой человек в черной рясе и приветливо пригласил нас в его жилище.
«Нахальство все-таки – второе счастье», – подумала я и перешагнула заветный порог. За большим длинным столом с каким-то красиво оформленным блюдом со съестным сидел светлый, беловолосый (не седой!) старик в белоснежной рубашке, словно приготовившись к очередной киносъемке. Не веря своему счастью, я хотела встать перед ним на колени, поцеловать руки не только как Владыке, но и как сыну героя моих многолетних поисков. Но, слава Богу, сдержалась. Ведь кто я и откуда, Владыка Серафим не имел ни малейшего представления и мог принять меня за обыкновенную фанатичку. И, подавляя страсти, я попыталась по возможности спокойно рассказать ему, отчего меня так интересует судьба его отца. А главное, – что сам он думает о «Тихом Доне»?
– Так ведь в Союзе писателей все об этом знают, – уверенно говорит мне Владыка. – Брат Ярослав – журналист и поэт, рассказывал нам о том, как хлопотал за отца, отстаивая его авторство. Но ОГПУ быстро закрыло ему рот.
– И вы уверены, что именно ваш батюшка написал «Тихий Дон», во всяком случае первые две его книги?
– Да, конечно, – отвечает Владыка, – мне говорила об этом мать, первая жена моего отца, Нина Владимировна Анзимирова. Сам я мало жил с отцом. Но мы всегда, особенно после угрозы брату, старались много об этом не говорить.
– А есть ли какие-нибудь архивные материалы отца, ведь ваши петербургские племянники утверждают, что именно к вам пришли бумаги Ивана Александровича из Америки после смерти брата Святослава?
– Архива отца у меня, к сожалению, нет. Но вам все расскажут и подтвердят в Союзе писателей, ведь они разбирали этот вопрос, – снова очень убежденно говорит Владыка, не понимая, что в России до сих пор еще многое тайное не стало явным. И убежденный, что этих сведений мне вполне достаточно, Владыка перешел на темы православия, активным приверженцем которого он был и остается, демонстрируя при этом знание многих европейских языков. С особой теплотой говорил он о своем благодетеле – хозяине дома протоиерее Мартине Кафлише, который забрал его из пансиона и создал такие прекрасные условия.
Настала пора прощаться. Мы сфотографировались на память и, получив благословление Владыки, вместе с Павлом двинулись в обратный путь.
...Что же делать? Надежды на архив, о котором столько твердили молодые Родионовы, не оправдались. «Нет, все-таки никуда не уйти от этого 13-го числа, да еще и в понедельник, – твердила я по дороге. – Ничего не поделаешь, и не все коту масленица». И на неожиданно оставшиеся свободные дни по договоренности со спонсорами я решила «с горя» махнуть в Париж. Благо, с помощью Павла приобрести билет и сесть в поезд уже ничего не стоило.
Покидая гостиницу, я составила письмо Владыке и Мартину. Но письмо последнему нуждалось в переводе на английский язык. «Давайте сократим время и позвоним ему в Пайерн», – предложил Павел. Уверенная, что с этой задачей мой гид справится самостоятельно, я продолжила свои сборы и вдруг увидела его удивленные глаза.
– Вы не поверите, но архив все-таки существует, – сказал Павел, положив трубку.
– Так что же они нам не признались? – с отчаянием говорю я, чувствуя, что Париж снова оказывается не причем.