Наши нравы
Шрифт:
Старик рад был гостям, особенно, если знал, что гость не попросит денег. Он был гостеприимен и любил угощать многочисленных родственников и родственниц, нередко забегавших к нему узнать о здоровье и посидеть с ним полчаса. Старик дорожил родственным вниманием.
— Чем тебя, Валентина, угощать… Чего хочешь, чаю или кофе?
— Ничего не хочу, дядя…
— Так я тебе фруктов дам.
И он достал из шкафа вазу с фруктами и поставил ее перед Валентиной.
— Кушай… выбирай, что хочешь…
Валентина была двоюродной племянницей полковника. Полковник чувствовал
— Ну, рассказывай, рассказывай… что, твой пьяница опять буянит?
Валентина принялась рассказывать.
— Кривский, говоришь, обещал помочь?
— Обещал.
— Напрасно ты со мной не посоветовалась. Я бы сказал: иди прежде к Евгению Николаевичу Никольскому. Он важнее Кривского. Евгений Николаевич захочет, и Кривский захочет… Тебе совсем надо развестись с мужем… Ты такая молоденькая, хорошенькая, да, хорошенькая… Жить только…
— Ах, дядя, а как бы мне хотелось…
— И как еще жить можешь… Богатой жить… Только ветреница ты… И знаешь что: отдай ты этому пьянице сына… Отдашь, он оставит тебя в покое…
Старик говорил на эту тему, подсев поближе к племяннице, и опытным взглядом оценивал капитал, который представляла, по его мнению, эта прелестная, обворожительная маленькая женщина. Гуляев давно заглядывался на Валентину и нередко дольше, чем бы следовало дяде, целовал ее щеки, после чего дарил деньгами, но каждый раз сомнения закрадывались к нему в сердце, когда он в мечтах видел Валентину, живущую у него в качестве несчастной племянницы…
— Отдай сына и переселяйся ко мне… Ухаживай за стариком, — серьезно проговорил полковник. — Только чтобы ветер из головы… Я этого не люблю…
— Как была бы я счастлива, но разве мужа вы не знаете?
— Отдай ему сына, — приставал старик.
Валентина расплакалась. «Отдать сына!» Дядя обижает ее материнские чувства. И к чему отдавать, когда можно отделаться от мужа и без этой жертвы, только бы дядя помог и съездил к Никольскому.
— Ты сама съезди. Я съезжу, но и ты побывай у него. Это умный человек, а насчет моих слов подумай. Мне тебя жалко, такая ты беспризорная теперь и жизнь какую-то ведешь… Небось любишь кого?..
— Что вы, дядя?
— Полно, полно… нечего: «Что вы, дядя!» Верно, грешна. Про тебя бог весть что рассказывают… Ну, ну… не сердись, а подумай-ка, Валентина… право!.. — прибавил он, трепля Валентину по щеке.
Звонок прервал беседу.
— Посиди-ка тут, — проговорил полковник и вышел в кабинет.
До тонкого слуха Валентины долетел знакомый свежий голос Шурки. Она прислушалась. Кривский просил об отсрочке.
Старик вежливо отклонял просьбу и заметил, что ему нужны деньги.
— Ради бога, хоть пять дней подождите… Отец получил деньги, и я вам привезу…
— Извините, дорогой Александр Сергеевич, но я не могу…
Разговор стал тише. Шурка, этот самый блестящий Шурка,
«Так вот он какой богатый!» — надула губки Валентина, вспомнив, как недавно она целовала Шурку, слушая его безумные клятвы и обещания лелеять ее, как царицу. «Хорош царь!» Она тихо подошла к кабинету и взглянула в замочную скважину.
Шурка плакал, схватив руку полковника, и умолял пожалеть его.
Наконец старик произнес:
— Хорошо. Три дня я жду.
С этими словами старик поднялся с кресла, а Валентина отошла к столу.
«И я, глупая, верила ему!» — пронеслось в ее головке.
— Пустой человек! — сердито проговорил дядя, входя в столовую. — Ненадежный человек. Плохо он кончит. Живет не по средствам.
— Кто это?
— Кривского Сергея Александровича сын.
— А!
— Ты его никогда не видала? Писаный красавец, но только любить его не стоит… Нет у него ничего!.. Кушай же, кушай… — говорил старик, снова усаживаясь около племянницы и шутливо обнимая дрожащей рукой ее талию. — Мы твое дело устроим… Мне жаль тебя.
Опять звонок, на этот раз резкий.
— Не принимай, Фома! — крикнул полковник. — Скажи, что я не люблю, когда так звонят.
Через секунду Фома вернулся и подал полковнику карточку. Прочитав фамилию, полковник торопливо встал и крикнул:
— Верни, верни… скорей… Извинись…
Он заметался и проговорил, обращаясь к Валентине:
— Знаешь это кто?.. это сам Савва Лукич Леонтьев… Умница… друг и приятель, известный миллионер Савва Лукич.
И старик торопливо вышел встречать Савву Лукича в прихожую,
VI
ВАЛЕНТИНИНА ЗВЕЗДА
— Милости просим, дорогой Савва Лукич! Простите великодушно дурака лакея, что отказал такому дорогому и редкому гостю! — говорил полковник, обхватывая обеими руками руку гостя, громаднейшую жилистую руку, густо поросшую черными волосами. — Сюда пожалуйте, сюда в гостиную, Савва Лукич!
Когда Савва Лукич вошел в гостиную, почти касаясь большой кудрявой головой потолка, то полковник глядел совершенным карликом перед мощной грандиозной фигурой Леонтьева. Казалось, тесная комната давила этого дюжего, плотного молодца, почти саженного роста, с характерной большой головой, ловко посаженной на широкие плечи, с широкой грудью, смуглым лицом, свежим и румяным, окаймленным черною как смоль окладистой бородой, и умными и черными бойкими глазами, зорко глядевшими из-под полукруглых густых бровей уверенным, спокойным взглядом человека, сознающего свою силу.
Леонтьев представлял хороший образчик писаного русского красавца простонародного типа. От этой мощной высокой фигуры веяло крепостью, железным здоровьем, запахом деревни и удалью забубённого ямщика. Удаль светилась в зорких глазах, что-то беззаботно-отважное, добродушное и плутовское сказывалось в выражении глаз и в усмешке, скользившей по толстым алым губам.
Подобные русские красавцы молодцы почти в сажень ростом, черноволосые, чернобровые, напоминают что-то сказочное, богатырское…