Наши в ТАССе
Шрифт:
– А-а… С лаптями проехали! Мне было лет шестнадцать. Поступил в техникум имени 1905 года. На Сретенке. Без гонорара.
Он щёлкает себя по горлу:
– Без гонорара? Не пойдёт! – и укрывается с головой.
– Чего же вы?
– Не хочу… Не пиши…. Ну… Пиши, что распутничал. Может, когда прочту, благороднее стану.
– Это и всё?
– Нет… Не могу… Есть у меня одна мысль. Не могу я её всем рассказывать. В алкоголе нехорошо быть. Опять пишешь? Ну пиши: пьяница, любящий цивилизацию. В мать не ругаюсь. Но выразиться люблю. Мать – это не мат. Пишешь? Вот растяпа. Я хочу
– Расскажите, как вы впервые с девушкой…
– Читай Шолохова про Наталью. Ничего особого. Никакого нарушения уличного движения. И точка. Отстанешь от меня, паразит? Главное – во что выльется. Чтоб сочно! Восемь часов будешь записывать?
– Да.
– Пиши. Я закатаю речь. Если где корявато… Можно подчесать, подправить… Про парня я с левого. 56 лет. Всех закружил на свадьбе! Маленький росточком, меньше меня. У него талант. Народный. Надо поэтапно работать. Это ж надо создать… Это полуфабрикат пока… Я о тебе, ты обо мне напишешь. У нас будет два гонорара. И потянем мы с государства много-много денег. Будет у нас маклёвка. Это рыбацкий термин…А денег у меня нету. Ни на книжке, ни в кармане. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Нет! С тобой соединяться опасно. И вообще закрываем эти пустые пьяные дебаты. Лучше я буду спать.
Я повесил на стену над своей койкой портрет Бетховена. Вчера купил на Ленинградском вокзале.
Газетный клочок я поджёг от электроплитки, положил на пол и поднёс к огню ладошки. Греюсь.
Анохин обвёл нашу келью тоскливым взглядом и советует:
– Заодно подожги этот рейхстаг и мы заработаем мешок денег!
– Такой совет лучше заспать. И не выполнять.
– И то верно. Без денег я совсем очумел. Ни к чему никакого чувства. Бедное сердце всё в лапах головы.
Он отвернулся к стенке и тут же захрапел.
Храповичок так храповичок.
Даже мышам страшно высовываться из-под пола.
19 февраля
Беготня
Клуб железнодорожников на Комсомольский площади.
Сегодня здесь хозяйственный актив министерства станкостроительной и инструментальной промышленности. В президиуме член Политбюро ЦК КПСС Кириленко.
Заикаясь, докладывает министр Костоусов:
– Плохо мы поддерживаем новое. У нас на заводе в Москве ввели новинку. Ею больше интересуются из ГДР. Уже пять раз были немцы, а своих спецов с других заводов никак не загоним. Зато через три года наверняка своё же будем гордо перенимать у немцев и ездить к ним туда за опытом… Как мы относимся к молодым специалистам? Мне написали аспиранты одного института: «Мы мальчики на побегушках. Пошли к директору. Выслушал и говорит: «Как я вам могу доверить? Вы ж коты в мешке». Пошли к заму по науке. То же: «Ребята! Вы чистый лист бумаги. Не знаю, что на нём будет накалякано».
На актив я ехал уже с заготовкой. Она передана утром всем газетам страны. Мне осталась самая малость. Внести в заготовку поправки, если таковые будут.
За кулисами я поймал заместителя министра. Он прочёл мою заготовку, своей рукой внёс уточнения, и скоро моя поправка с дровами (со многими исправлениями) ушла с выпуска А на телетайп.
Главное
Сегодня получка. Принесли лапшу.
Энергичный многостаночник Бузулук высек 106 рублей гонорара, Петрухин – 105.
Татьяна доложила Медведеву:
– Два героя-орденоносца у нас идут ноздря в ноздрю!
Скромненько похвалился Лисин:
– И я заработал десять рублей…
Медведев с улыбкой кивнул ему:
– Бизнес, Андрей, делаешь. Бизнес!
Хотел я пойти пообедать – Медведев тормознул:
– Анатолий! Поступило указание дать твой актив широко! Втрое больше! Пообстоятельней расскажи о техническом прогрессе, о специализации. Действуй!
Уже три.
Снова лечу в клуб железнодорожников.
Мне дали доклад министра, стенограмму его речи и ещё десяти выступивших. Талмудище в триста страниц!
В столовой я забился в уголок, за пустой столик. Штудирую под перезвон стаканов, ложек, ножей, вилок. Пока просто отмечаю карандашом что взять.
С голода разваливается голова. Хочется есть. Но и раз нечего кинуть в рот, кроме розетки с горчицей посреди стола. Спасибо, какой-то министерский бузанчик кое-что отчеркнул важное в выступлениях. Помог мне.
Наконец просмотрена последняя страница, я спрашиваю дежурную:
– Где продиктовать материал по телефону?
– У входа.
– В подворотне я ничего не забыл. Где кабинет директора?
Кабинет директора закрыт. Нет директора, ключи гуляют с ним.
Зато свободна целая киностудия. Оттуда я и отдиктовал стенографистке и полетел в ТАСС.
На выпуске А вспыхнула дискуссия. Краевский: давать первый вариант поправки. Колесов: даём второй, расширенный, вариант.
Вышло по Колесову.
Занятная катавасия. Давать поправку к поправке. Как бы не напутать.
Всё вроде обошлось.
Но деньги я сегодня не получил.
Домой я добрался уже в девятом часу вечера.
Вытащил электроплитку из-под койки, поставил на табуретку. Подогреваю вчерашний гороховый суп в вечной стальной миске с ушками.
В нетерпении я сел на койку. Табуретку с миской на плитке придвинул к себе между ног, и супа моего не стало прежде чем он успел потеплеть.
20 февраля
Постарался на орден!
Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!
Обычное утро.
Медведев просмотрел все газеты и похвалил меня:
– Твой вчерашний актив дали «Правда», «Известия», Труд». Молодец! Постарался на орден. Так держать!
– Буду стараться, – пообещал я.
Тут вошёл Лобанов, и все уставились на него.
– Игорёк, ты откуда? – спросила Татьяна.
– Из парикмахерской, вестимо…
– А я думала, из камеры хранения. [54] Александр Иваныч, – капризно заныла она, – выгоните этого амнистированного.
54
Камера хранения – тюрьма.