Наши за границей
Шрифт:
— Глаша! чего ему нужно? — выпучилъ на него глаза Николай Ивановичъ.
— Да тоже хочетъ предложить какіе-то дамскіе товары, — отвчала жена.
— Вонъ! вонъ!
Еврей не смутился.
— Пожалуйста, посмотрите. Въ Россіи все это втрое дороже, — продолжалъ онъ и въ одинъ мигъ вытащилъ изъ чемоданчика дамскую пелерину изъ бисера и стекляруса и развернулъ ее. — Только тридцать гульденовъ, тридцать, мадамъ…
Глафира Семеновна не выдержала.
— Ахъ, какая прелесть! Да это въ самомъ дл ужасная дешевизна! — воскликнула она и принялась разсматривать.
Кончилось тмъ, что у еврея были куплены дв пелерины.
— Ну, славянскій городъ Вна, нечего сказать! Обуяли жиды! — сказалъ посл его ухода Николай Ивановичъ.
Вошелъ кельнеръ убирать посуду и спросилъ у супруговъ паспортъ.
— Какой тутъ къ чорту паспортъ, ежели мы сегодня демъ! — сказалъ Николай Ивановичъ. — Счетъ намъ подавай, рехнунгъ. Сегодня фаренъ въ Петербургъ.
Кельнеръ все-таки стоялъ на своемъ и требовалъ паспортъ хоть на пять минутъ.
— Да дай ему паспортъ-то… Только на пять минутъ проситъ. Должно быть, ужъ надо. Врно здсь такіе порядки.
Николай Ивановичъ далъ и сказалъ жен:
— Замть, какая странность: поятъ и кормятъ здсь сытно, основательно, на русскій манеръ, и на русскій манеръ паспортъ требуютъ. Нигд вдь отъ насъ заграницей паспорта не требовали, кром Вны.
Поздъ до границы, оказалось, идетъ не вечеромъ, а въ три часа дня. Объ этомъ сообщилъ кельнеръ, принесшій счетъ и возвратившій супругамъ паспортъ, — и супруги тотчасъ-же стали собираться на желзную дорогу. Еврейчикъ терся тутъ-же, помогалъ увязывать вещи и наконецъ предъявилъ свой счетъ за проздъ въ экипажахъ, за театральные билеты, за купленныя у него сигары и вино. Посл подведенной суммы стояла строчка «Commission» и около нея помщался вмсто цифры большой вопросительный знакъ (?). Онъ указалъ на этотъ вопросительный знакъ и сказалъ по-нмецки:
— Что милостивый государь и милостивая государыня (gn"adiger Herr unb gn"adige Frau) дадутъ, тмъ я и буду доволенъ. Надюсь, что они не обидятъ бднаго коммиссіонера.
Фраза эта была повторена имъ и на ломаномъ французскомъ язык. Глафира Семеновна перевела все это мужу по-русски.
Еврейчикъ низко кланялся и помогалъ Николаю Ивановичу надвать пальто. Николай Ивановичъ за коммиссію далъ ему два гульдена. Еврейчикъ ниже поклонился, похалъ провожать супруговъ на вокзалъ желзной дороги, усадилъ ихъ въ вагонъ, сунулъ имъ при прощаньи нсколько адресовъ гостинницы и своихъ коммнесіонерскихъ карточекъ, прося рекомендовать дущимъ въ Вну русскимъ, и, низко раскланявшись, вышелъ изъ вагона.
Черезъ минуту поздъ тронулся.
XC
10 дорог отъ Вны до русской границы съ супругами ничего замчательнаго не произошло. Жидовъ на станціяхъ, гд они останавливались, было попрежнему много, жиды эти длались все сре и сре, сюртуки ихъ становились все длинне и грязне, постепенно исчезали на нихъ признаки блья, но вообще супруги чувствовали, что уже пахнетъ славянскимъ духомъ. Вмст съ увеличеніемъ числа грязныхъ евреевъ на станціяхъ началъ появляться и славянскій говоръ вперемежку съ нмецкой рчью и съ жидовскимъ жаргономъ. Слышалась чешская, хорватская, польская рчи, малопонятныя для русскаго человка, но все-таки родныя для его уха. Даже въ самомъ позд, въ которомъ хали супруги, существовало уже то, что имется во всхъ русскихъ поздахъ и чему вс иностранныя желзныя дороги должны-бы подражать — это существованіе «уборныхъ» въ каждомъ вагон.
Ночь была проведена супругами спокойно въ вагон; спали они относительно хорошо, и утромъ, проснувшись на зар, съ великой своей радости узнали, что до русской границы осталось зды съ небольшимъ часъ. Утро было пасмурное, октябрьское, холодное, неприглядное, наввающее при обыкновенныхъ условіяхъ хандру, но лица супруговъ все-таки сіяли отъ удовольствія. Они радовались, что подъзжали въ русской границ. Николай Ивановичъ, выпивъ натощакъ, вмсто утренняго чаю, кружку пива, даже напвалъ себ подъ носъ:
«Конченъ, конченъ дальній путь, Вижу край родимый».— Ты рада, Глаша, что скоро мы будемъ въ русской земл? — спросилъ онъ жену.
— Очень рада. То-есть, вришь, такъ рада, что и сказать трудно, — отвчала та, улыбаясь. — Ужасно надоло. Вс эти заграничные порядки совсмъ мн не понутру.
— А помнишь, какъ ты заграницу-то просилась? Вдь покою мн не давала: подемъ да подемъ.
— Ну, и что-же? Ну, и създили, ну, и посмотрли, ну и есть что вспомянуть, а все-таки у себя дома лучше.
«Когда постранствуешь, воротишься домой, И дымъ отечества вамъ сладокъ и пріятенъ».— Да, да… Эти стихи и я знаю. Это изъ «Горя отъ ума». Какъ только прідемъ на русскую границу, сейчасъ на станціи выпью б-б-большую рюмку простой русской водки… — протянулъ Николай Ивановичъ.
— Ну, вотъ… У тебя только и на ум, что водка!
— Душенька, да вдь вспомни, сколько времени я съ ней не видался-то! Только въ Женев и удалось попользоваться одинъ разъ, но за то вспомни, сколько содрали-то за нее!
— А я, какъ пріду на русскую станцію, сейчасъ чаю себ спрошу, — сказала Глафира Семеновна и прибавила:- Знаешь, я о чмъ русскомъ заграницей соскучилась? Ты вотъ о водк, а я о баранкахъ. Ужасти какъ баранокъ хочется! Я объ нихъ всюду вспоминала, какъ садилась чай пить, а въ Женев такъ даже во сн видла.
А мелкій дождь такъ и моросилъ. Плакали оконныя стекла вагоновъ, виды длались все неприглядне и неприглядне. Прежняя воздланность земли постепенно исчезала, везд виднлась глина и песокъ, пустыри попадались все чаще и чаще. Пассажиры изъ позда исчезали и ихъ оказалось уже только полтора-два десятка, когда поздъ подъзжалъ въ послдней австрійской станціи. Часу въ восьмомъ кондукторъ отобралъ послдніе билеты изъ книжки прямого сообщенія.
— Скоро прідемъ? — спросилъ его Николай Ивановичъ по-русски.
Кондукторъ понялъ вопросъ и отвчалъ по-нмецки:
— Nach zm"olf Minuten.
— Черезъ двнадцать минутъ? Ну, слава Богу! А за то, что ты понялъ по-русски — вотъ теб на чай, — и Николай Ивановичъ на радостяхъ отдалъ ему послдніе свои пфенниги въ вид нсколькихъ монетъ.
Но вотъ и поздъ сталъ убавлять ходъ. хали совсмъ тихо между цлыми рядами вагоновъ, стоявшихъ на запасныхъ путяхъ. Бродили рабочіе по запаснымъ путямъ. Не взирая на дождь, Николай Ивановичъ отворилъ окно и, высунувшись изъ него, съ нетерпніемъ смотрлъ по направленію къ русской границ. Вдругъ какой-то рабочій громко выругался по-русски, упомянувъ крпкое слово. Николай Ивановичъ вздрогнулъ.