Наши за границей
Шрифт:
— А ужъ какъ сядемъ на берегу въ вагонъ, такъ прямо до Вны безъ пересадки? — спрашивалъ онъ своего русскаго спутника.
— Такъ прямо безъ пересадки и додете, — отвчалъ тотъ.
— Да вы сами-то зжали этимъ путемъ?
— Еще-бы. Я мсяцъ тому назадъ изъ Вны въ Лозану пріхалъ и вотъ теперь ду обратно. По дорог у васъ будетъ Мюнхенъ. Вотъ въ Мюнхен на станціи не забудьте выпить по кружк пива. Мюнхенское пиво считается лучшимъ въ свт.
— Да, да… Про мюнхенское пиво я слыхалъ. А только неужели оно лучше берлинскаго? — улыбнулся Наколай Ивановичъ отъ предвкушаемаго
— Я въ пив не знатокъ, но говорятъ, что лучше.
— Глаша! Слышишь?
— Ахъ, Богъ съ нимъ, съ этимъ пивомъ! Только-бы скоре добраться домой. Мн ужъ и въ Вну-то зазжать не хочется.
— Ну, на одинъ день задемъ. Пройдемся по городу, да и опять на желзную дорогу. Все-таки Вна; все-таки въ Петербург лишній разговоръ, что въ Вн были.
— Охъ, опять нмцы! Опять мн мученіе насчетъ нмецкихъ разговоровъ! Еще ежели-бы французы были, а то съ нмцами пантомимами разговариваю.
— Въ Вн васъ будутъ уже нсколько понимать по-русски, не говорить, а понимать. Вна славянскій городъ. Прислуга и вообще простой народъ тамъ большею частью славяне, — успокоилъ Глафиру Семеновну русскій спутникъ.
— Да что вы! — радостно воскликнули супруги.
— Да, да… Чехи, кроаты, поляки, русины, сербы. Васъ будутъ понимать. Вы это уже замтите, даже подъзжая къ Вн по желзной дорог. Кондуктора изъ славянъ и уже понимаютъ русскія слова.
— Ну, тогда дло другое. А то, врите, какъ трудно.
Вотъ и пристань. Супруги распрощались съ русскимъ спутникомъ, носильщикъ схватилъ ихъ подушки и саквояжи и повелъ ихъ сначала въ таможню, гд германскіе досмотрщики налпили на ихъ саквояжи билетики, а потомъ усадилъ въ вагонъ.
— Винъ? — все еще съ сомнніемъ спрашивала Глафира Семеновна кондуктора, простригавшаго билеты.
— Ja, ja, Madame, direct nach Wien, — отвчалъ тотъ.
— Умштейгенъ не надо? Нихтъ умштейгенъ?
— Ohne umsteigen, Madame.
Поздъ тронулся. Супруги ждали Мюнхена, дабы выпить тамъ пива. Особенно заботился объ этомъ Николай Ивановичъ, при каждой остановк выглядывая изъ окна и отыскивая на станціи надпись «Мюнхенъ».
Вотъ и Мюнхенъ. Кондукторъ возгласилъ о немъ минутъ за пять до оетановки. Стояли десять минутъ. Супруги успли закусить при этомъ горячими сосисками, продававшимися на платформ прямо изъ котла, стоящаго на жаровн. Въ мюнхенскомъ пив супруги, однако, ничего особеннаго не нашли.
— Пиво какъ пиво, — сказала Глафира Семеновна, которую Николай Ивановичъ принудилъ выпить стаканъ. — По-моему, берлинское-то вдвое лучше.
За Мюнхеномъ Глафира Семеновна стала испытывать кондукторовъ въ знаніи русскаго языка, задавая имъ разные вопросы по-русски, но кондуктора не понимали. Николай Ивановичъ длалъ тоже самое съ прислугой, разносящей по станціоннымъ платформамъ пиво и закуски, и наконецъ достигъ благопріятнаго результата. — Эй! Пиво! Сюда! — крикнулъ онъ кельнеру.
И кельнеръ, понявъ его, подcкочилъ съ стаканами пива къ окну вагона.
— Глаша! Глаша! Смотри… Начали ужъ понимать! — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ и спросилъ кельнера, принимая отъ него стаканъ. — Братъ славянинъ?
— Nein, gn"adiger Herr, —
Николай Ивановичъ взглянулъ ему въ лицо и тутъ-же убдился въ праздности своего вопроса По горбоносому типу лица, крупнымъ краснымъ губамъ и вьющимся волосамъ, самый ненаблюдательный человкъ могъ замтить, что это былъ жидъ безъ подмси.
— Іерусалимскій дворянинъ, іерусалимскій дворянинъ, а я-то его за брата-славянина принялъ, — бормоталъ Николай Ивановичъ.
Супруги хали по Баварін, но вотъ пришлось перезжать баварскую границу и възжать въ австрійскія владнія. На границ таможня и въ ней пришлось просидть около часу, пока чиновники осматривали вагоны. Впрочемъ, на станціи былъ отличный буфетъ, гд супруги могли пообдать за табльдотомъ.
— Безъ телеграммы дали пообдать, хоть и нмцы, — замтила Глафира Семеновва, вспоминая случай въ Кенигсберг, гд ихъ не пустили за табльдотъ изъ-за того, что они ихъ не увдомили телеграммой, что будутъ обдать на станціи.
— Еще-бы… Здсь совсмъ другіе порядки.
Прислуживающій супругамъ кельнеръ оказался полякомъ и дйствительно кое-какія русскія слова понималъ, хотя по-русски и не говорилъ. Принимая въ расплату за обдъ нмецкія марки, онъ перевелъ ихъ на гульдены и, мшая въ свою рчь польскія слова, кое-какъ объяснилъ супругамъ, чтобы они намняли себ австрійскихъ денегъ, и привелъ жида-мнялу. Хоть и не безъ особеннаго труда, но супруги все-таки поняли въ чемъ дло и купили y жида австрійскихъ денегъ. Въ рукахъ ихъ въ первый разъ появились бумажные гульдены. Николай Ивановичъ долго разсматривалъ ихъ недоврчиво и сказалъ жен:
— Ассигнація ужъ пошли на манеръ русскихъ. Какъ-бы не надулъ жидъ-то… Хорошо-ли? Врныя-ли? — обратился онъ къ кельнеру.
— Добро, добро, панъ, — утвердительно кивнулъ онъ головой.
Жидъ тоже заговорилъ что-то по-нмецки и кивалъ головой.
Съ австрійской границы, дйствительно, стали появляться желзнодорожные служащіе и кельнеры, понимающіе кой-какія русскія слова, но такихъ людей было мало, за-то жиды попадались на каждомъ шагу. Чмъ ближе подъзжали къ Вн, тмъ жидовъ становилось все больше и больше.
Вечеромъ супруги пріхали въ Вну.
LXXXVI
Давка и толкотня царствовали на вокзал, когда супруги пріхали въ Вну. Изъ оконъ вагона виднлась толпящаяся на платформ публика, и дивное дло, большинство ея было жиды: жиды длиннополые и жиды короткополые, жиды въ цилиндрахъ и шляпахъ котелками и жиды въ картузахъ, жиды съ сильными признаками пейсовъ и жиды съ слабыми признаками пейсовъ.
Даже добрая половина нарядныхъ женщинъ отличалась семитическими горбатыми носами и крупными сочными губами. Поздъ еще не остановился и, медленно катясь, шелъ мимо платформы, а ужъ въ купэ второго класса появился тощенькій юркій еврейчикъ въ шляп котелкомъ, съ тощей, щипаной бородкой клиномъ, въ красномъ галстук, въ кольцахъ съ цвтными камушками на грязныхъ рукахъ, расшаркивался передъ супругами, кланялся и совалъ въ ихъ руки адресъ гостинницы, приговаривая по-нмецки: