Наши за границей
Шрифт:
— Что-же это такое? Женева-ли ужъ это! — воскликнула Глафира Селеновна, озираясь по сторонамъ. — Такъ расхваливали Женеву, говорили, что такой знаменитый городъ, а вдь все пусто. А ужъ въ книжкахъ-то про Женеву сколько писано! Николай Иванычъ, Женева-ли это?
— Женева, Женева… Самъ я читалъ на вывск на станціи.
— Удивительно! Гд-же Монбланъ-то этотъ самый? Я Монблана не вижу.
— Да вонъ горы… — указалъ Николай Ивановичъ. Они подходили къ мосту.
— Монбланъ, по описанію, долженъ быть блый, снговой, покрытый льдомъ, а я тутъ ршительно ничего
— Да вдь день пасмурный. Монбланъ, надо полагать, тамъ вонъ, за тучами.
— Нтъ, это не Женева, ршительно не Женева. Въ книжкахъ я читала, что видъ на горы долженъ быть необыкновенный, но никакого вида не вижу. Самыя обыкновенныя горы.
— Ну, никакого, такъ никакого. Тмъ лучше: не нравится теб, такъ скоре изъ Женевы удемъ, сердито отвчалъ Николай Ивановичъ.
Подойдя къ мосту и взглянувъ съ набережной на воду озера, Глафира Семеновна воскликнула:
— Синяя вода! Нтъ, это Женева, Женева! По синей вод узнала. Эту синюю воду страсть сколько описывали. Дйствительно, замчательная вода: синяя, а какъ прозрачна! Смотри, Николай Иванычъ, вдь здсь ужъ какъ глубоко, а дно видно. Вонъ разбитая тарелка на дн лежитъ.
— А чортъ съ ней!
Николай Ивановичъ звнулъ и отвернулся.
— Но вода, вода — прелесть что такое! — восхищалась Глафира Семеновна. — Отчего это, Николай Иванычъ, здшняя вода такая синяя? Неужели отъ природы?
— Фабрики гд-нибудь нтъ-ли поблизости, гд кубомъ и синькой матеріи красятъ, а потомъ синюю краску въ воду спускаютъ.
— Да полно, что ты! Неужели-же столько воды можно въ синюю краску выкрасить! Вдь тутъ цлое озеро, — возразила Глафира Семеновна. — Смотри, смотри: вонъ пароходъ бжитъ, вонъ дв лодочки подъ парусами бгутъ.
Николай Ивановичъ опять звнулъ.
Супруги перешли мостъ и очутились на большой улиц, сплошь переполненной богатыми магазинами съ зеркальными стеклами. На окнахъ выставки со всякой модной и галантерейной дрянью. Глаза у Глафиры Семеновны такъ и разбгались. Она останавливалась у каждаго окна и восклицала: «Ахъ, какая прелесть! Ахъ, какой восторгъ! Да тутъ есть вещи лучше, чмъ въ Париж!»
— Николай Иванычъ, какъ хочешь, а ты за твою парижскую провинность долженъ мн разршить купить разныхъ мелочей на подарки хоть франковъ на сто, — сказала она.
— Опять за провинность! Да что ты, матушка! Вдь этому конца не будетъ. Въ вагон у этого нахала два раза кружева за провинность покупалъ, и теперь опять за провинность! Съ одного вола семь шкуръ не дерутъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ.
Глафира Семеновна надулась.
— Ну, ладно. Мн безъ подарковъ домой вернуться нельзя. Комми-вояжеръ-то въ нашей гостинниц остановился, — пробормотала она. — Схожу къ и попрошу, чтобъ онъ мн опять разныхъ образчиковъ продалъ для подарковъ. Два золотыхъ у меня есть.
Николай Ивановичъ вспылилъ.
— Вотъ ужъ этого ни за что не будетъ! Ни за что! — закричалъ онъ. — Какъ пойдешь къ комми-вояжеру — за косу оттуда вытащу, такъ и знай.
Въ отвтъ Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами, наконецъ плюнула и побжала по тротуару. Николай Ивановичъ пустился за ней.
— Глаша! Куда ты? Не дури. Пожалуйста, не дури, — уговаривалъ онъ, стараясь съ ней поровняться и заглянуть ей въ лицо, но только что равнялся съ ней, какъ она ударяла его зонтикомъ по рук.
Прохожіе останавливались и въ недоумніи смотрли на нихъ. Хозяева и приказчики магазиновъ, видя эту сцену сквозь зеркальныя стекла оконъ, также выбгали на улицу и долго глядли имъ вслдъ. Добжавъ до какого-то бульвара, Глафира Семеновна перестала рысить, сла на скамейку и, закрывшись платкомъ, заплакала.
— Извергъ, злодй! По Европ-то только здите, цивилизацію изъ себя разыгрываете, а сами хотите дикія азіатскія зврства надъ женой распространять, — говорила она.
Николай Ивановичъ подслъ къ ней и сталъ извиняться.
— Ну, полно, брось… Ну, что тутъ! Я пошутилъ. Мало-ли что сгоряча скажешь, — бормоталъ онъ.
Кончилось тмъ, что Глафира Семеновна кой-какъ утшилась и перестала плакать Николай Ивановичъ повелъ ее по магазинамъ, гд она и накупила разной галантерейной дряни уже не на сто, а на двсти франковъ. Были куплены плетеныя корзинки, бездлушки изъ альпійскихъ горныхъ породъ, плато подъ лампы, какая-то ювелирная дрянь изъ раковинъ, булавки съ дешевенькими камнями, галстучки, рзные домики изъ дерева и т. п. Все это было отправлено домой.
Сдлавъ покупки, супруги отправились отыскивать ресторанъ, гд-бы имъ пость.
LXXIX
Ресторанъ, въ который зашли супруги, былъ роскошный ресторанъ на набережной. Гарсоны были не какъ въ Париж въ курткахъ и длинныхъ передникахъ, а во фракахъ, въ блыхъ жилетахъ и блыхъ галстукахъ. Супруговъ встртилъ на подъзд, очевидно, самъ хозяинъ, толстенькій человкъ въ пиджак, очень напоминающій русскаго купца: выпяченное брюшко съ массивной золотой цпью, подстриженная бородка, красный фуляровый платокъ, торчащій изъ кармана, и носъ луковицей. Разница была только въ томъ, что на голов имлась синяя суконная шапочка въ вид скуфьи, какую русскіе купцы не носятъ. Раскланявшись съ супругами, хозяинъ забормоталъ что-то по-французски и повелъ ихъ во второй этажъ, гд и помстилъ въ большомъ зал за длиннымъ богато сервированнымъ столомъ. Усадивъ, хозяинъ наклонился и спросилъ:
— Мн кажется, что мосье и мадамъ русскіе?
— Вуй, вуй… Ле рюссъ… — отвчала Глафира Семеновна.
— Постараемся угодить русскому вкусу. Я знаю привычки русскихъ, — кивнулъ онъ и спросрлъ:- Прикажете приготовить для васъ обдъ.
— Вуй, вуй, дине, — кивнулъ Николай Ивановичъ понявъ слово «обдъ». — А почемъ у васъ обдъ?
— Комбьянъ?
— Кель при ле дине? — пояснила Глафира Семеновна.
— Отъ шести и до двадцати франковъ, мадамъ. Могу вамъ подать шестъ блюдъ. Вы скажите только цну и предоставьте мн угодить вашему вкусу. Надюсь, что вы останетесь довольны, — старался пояснить французъ внимательно слушавшей его Глафир Семеновн.