Наши за границей
Шрифт:
Заслужу. Старикъ, хозяинъ гостинницы, самъ принесъ счетъ и положилъ его на столъ передъ супругами. Онъ также съ любопытствомъ смотрлъ на Николая Ивановича. Очевидно, то положеніе пьянаго, въ которомъ онъ видлъ его сегодня ночью, было въ диво и ему. Онъ не вытерплъ и также съ улыбкой спросилъ:
— Votre sant'e, monsieur [37] ?
Николай Ивановичъ понялъ и сердито махнулъ рукой.
— Ну, ну, ну… Нечего тутъ… Проваливай! — сказалъ онъ. — Съ тобой, со старымъ чортомъ. разв этого не бывало! Подъ тысячу разъ бывало.
37
Ваше
Хозяинъ потоптался на одномъ мст и скрылся за дверью. Супруги принялись разсматривать счетъ.
LXXII
Расписанный на длинномъ лист, съ мельчайшими подробностями — счетъ былъ громадный.
— Боже! Сколько наворотили! За что это? Вдь мы только спали и почти ничего не ли въ гостинниц! — воскликнулъ Николай Ивановичъ.
Онъ взялъ счетъ, повертлъ его въ рукахъ, посмотрлъ на строчки и сказалъ:
— Не про насъ писано. Прочти-ка ты, Глаша, — прибавилъ онъ, обращаясь къ жен.
Взяла въ руки счетъ и Глафира Семеновна, принялась разсматривать и проговорила:
— Удивительно, какими каракулями пишутъ!
— А это, я думаю, нарочно, чтобы не все расчухали, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Можешь, однако, понять-то хоть что-нибудь?
— Да вотъ шамбръ… Это за комнату. Тутъ по двнадцати франковъ.
— Ну да, да… Такъ мы и торговались.
— Постой… Мы сторговались по двнадцати франковъ за комнату съ двумя кроватями, а тутъ за вторую кровать отдльно по франку въ день поставили. Кажется, за кровать. Да, да, это кровать.
— Да какъ-же они смютъ, подлецы! Ахъ, жалко, что я не умю ругаться по-французски.
— Постой, постой… Тутъ два раза свчи. Бужи де сервисъ и просто бужи. За первое два франка, за второе пять. Мы и сожгли-то всего дв свчки.
— Ловко! — прищелкнулъ языкомъ Николай Ивановичъ.
— Недоумваю, за что два раза за свчи поставлено. Неужели первые два франка, т. е. бужи де сервизъ, они поставили за тотъ огарокъ въ вонючемъ мдномъ подсвчник, который они намъ давали внизу въ бюро гостинницы, чтобы пройти ночью со свчкой по неосвщенной лстниц до дверей нашего номера? Вдь это ужъ ни на что не похоже. Батюшки! Да и за постельное блье отдльно взяли.
— Не можетъ быть!
— Отдльно, отдльно. Ну, счетецъ! Де кафе о ле три франка. Знаешь, за каждую чашку кофею съ молокомъ они выставили намъ по полтора франка, то-есть по шести гривенъ на наши деньги, ежели считать по курсу.
— Да вдь это разбой!
— Хуже. Это какое-то грабительство. А потомъ энъ сервисъ тэ, де сервисъ тэ. Вообрази, за то, что мы у нихъ брали посуду къ своему чаю, булки и масло, они за всякій разъ поставили по два франка.
— Да что ты! Ну, народъ! А между тмъ какъ встртятся и узнаютъ, что русскій — сейчасъ «вивъ ля Рюсси».
— Да изъ-за этого-то они и говорятъ «вивъ ли «юсси», что съ русскаго человка можно семь Шкуръ содрать. Постой, постой… Вотъ тутъ еще есть папье алетръ. Помнишь, мы взяли два листка почтовой бумаги и два конверта, чтобы написать письма? Ну, такъ вотъ за это два франка.
— Не можетъ быть!
— Смотри. За сегодняшній кусочекъ сыру, вотъ что мы сейчасъ ли, четыре франка поставлено.
— Ахъ, подлецы, подлецы!
— Даже марки, за почтовыя марки къ письмамъ и то по пятидесяти сантимовъ за штуку, — продолжала Глафира Семеновна. — Вдь это по полуфранку вдь это больше, чмъ вдвое. Потомъ опять: сервизъ, сервизъ, и все по два франка. Это ужъ за прислугу, что-ли. Должно быть, что за прислугу.
— Это за нашего корридорнаго дурака-то въ бумажномъ колпак, что-ли?
— Да должно быть, что за него. Батюшки! За спички… Де залюметъ… За спички также отдльно поставлено.
— За бумажный колпакъ на голов корридорнаго отдльно не выставлено-ли? — спросилъ Николай Ивановичъ.
— Нтъ, не поставлено.
— А за войлочныя туфли на ногахъ?
— Нтъ, нтъ. Но за то поставлено два франка за что-то такое, чего ужъ я совсмъ понять не могу. Должно быть, это не за то-ли, что тебя вчера вели подъ руки по лстниц,- сказала Глафира Семеновна.
Николай Ивановичъ смутился.
— Ну, ну, довольно… — махнулъ онъ рукой. — Поязвила — и будетъ.
— Ага! Не любишь! За разбитое-то зеркало все-таки пятьдесятъ франковъ долженъ заплатить. Вотъ оно… поставлено.
— Да когда-же я билъ? Нтъ, я этотъ счетъ такъ не оставлю, я его добромъ не заплачу. Нельзя даваться въ руки. Мало-ли что могутъ въ счетъ поставить! — горячился Николай Ивановичъ.
— Брось, оставь. Не скандаль, — остановила его Глафира Семеновна. — Гд такъ ужъ сотни франковъ на кутежъ не жалешь, вотъ вчера съ срамницами, а гд такъ изъ-за какихъ-то десяти-пятнадцати франковъ хочешь поднимать скандалъ. Мало ты имъ вчера ночью задалъ трезвону-то, что-ли! Вдь ты всю гостинницу перебудилъ, когда вернулся домой. Вс поднялись и стали тебя вводить на лстницу.
Николай Ивановичъ вздохнулъ, умолкъ и ползъ за запасными деньгами, которыя хранились въ запертомъ саквояж. Глафира Семеновна смотрла на него и говорила:
— Еще счастливъ твой богъ, что при теб вчера всхъ твоихъ денегъ не было, а то-бы твои добрые пріятели и пріятельницы и отъ всхъ твоихъ денегъ ставили у тебя въ кошельк только два золотыхъ. Ахъ, ты, рохля пьяная!
— Ну, что, Глаша, не поминай.
Часа черезъ два супруги, одтые по дорожному, выходили изъ номера, чтобы садиться въ экипажъ и хать на желзную дорогу. Прислуга гостинницы вытаскивала ихъ подушки, саквояжи и чемоданы. Въ корридор и по лстниц стояла также разная мужская и женская прислуга, которую супруги раньше во все время своего пребыванія въ гостинниц даже и не видали. Эта прислуга напоминала имъ о себ, кланяясь, и держала наготов руки, чтобы получить на чай.
— Fille de chambre du troisi`eme [38] …- говорила женщина въ коричневомъ плать и бломъ чепц.
— Monsieur, c'est moi qui… — заикнулся съ глупой улыбкой корридорный въ войлочныхъ туфляхъ и бумажномъ колпак, не договорилъ и показалъ Николаю Ивановичу свою расцарапанную руку.
Глафира Семеновна молча совала по полуфранковой монет.
Внизу у входной двери супруговъ встртили хозяева. Старуха любезно присдала и говорила:
— Bon voyage, monsieur et madame!.. Bon vоyage [39] .
38
Горничная третьяго этажа.
39
Счастливаго пути вамъ.