Наши знакомые
Шрифт:
— Ладно, — спокойно ответила Антонина.
Извозчик ждал их на углу Садовой и Гостиного двора. Пока Антонина усаживалась в пролетку и раскладывала поудобнее пакеты, Скворцов купил горячих московских пирожков.
— Ешь!
Она отказалась. Скворцов сел в пролетку, ткнул извозчика в спину и аккуратно развернул кулек.
— Не будешь есть?
— Не буду.
— Вкусные.
— Не хочу.
— Да ты понюхай только…
Антонина отвернулась. Пролетка ехала мимо Инженерного
— Последний ем, — сказал Скворцов, — пожалеешь.
— Ешь, — с раздражением ответила Антонина.
Скворцов съел все шесть пирожков и длинно, с удовольствием отрыгнул.
«Убежать, — вдруг подумала Антонина, — спрыгнуть и бегом. Но куда?»
Потом ей стало смешно: поздно бежать, Скворцов уже потратился, вот сколько накупил вещей. Чтобы не думать, она считала до ста, до трехсот, до тысячи…
«Все кончено, — думала она, — все, все кончено.»
Ей стало легче. Она вздохнула и посмотрела на Скворцова, он ковырял в зубах большой заграничной зубочисткой.
Дома в новой комнате Антонина долго молча сидела в кресле, закрыв лицо руками. Скворцов надоедливо скрипел башмаками, что-то заколачивал и свистел. Наконец он заметил позу Антонины и спросил, что с ней.
— Не знаю, — вяло сказала она, — голова разбаливается.
— Это от воздуха, — сказал Скворцов, — после болезни всегда так бывает.
Он подошел к Антонине и поцеловал ее в шею.
— Не надо меня целовать, — сказала она и спряталась в кресле так, чтобы Скворцов не мог достать до ее щеки.
Он решил, что она кокетничает с ним, и засмеялся.
— Все равно недолго теперь ждать, — сказал он, — прощай, прощай.
Плечи ее вздрогнули.
— Прощай, прощай, — шепотом повторил Скворцов, — это только вначале страшно.
— Уйди, — едва слышно сказала она.
— Сейчас уйду, — жадно сказал Скворцов, — а тогда не уйду.
— Уйди! — крикнула она.
— А ты не кричи.
Скворцов сел на подлокотник, прижал слабые плечи Антонины к спинке кресла и жадно поцеловал ее в губы.
— Пусти.
— Сейчас пущу, а тогда уж не пущу, — тихо повторил он, — не-ет, тогда не пущу.
Глаза у нее вдруг закрылись.
Он опять поцеловал ее в открытые губы.
Она не двигалась.
— Жду, жду, — говорил он. — Тоня, сколько я жду? Я, брат, каждый день жду. Тоня…
Она поднялась, пригладила волосы и посмотрела на Скворцова — грустно и устало. Он попросил ее переодеться.
— Все надень, — сказал он, — и рубашечку надень… Я там две рубашечки купил голубенькие. Такие рубашечки… Наденешь?
— Зачем?
— Ну, надень. Небось никогда такого не надевала. И
Когда он вернулся, она сидела в кресле и смотрела на него огромными, испуганными глазами. На ней был халат, новые чулки, новые туфли.
— Тонька! — сказал он.
— Что? — спросила Антонина.
— Идет тебе халат.
Он подошел к ней вплотную и дернул ворот халата. Зрачки его блеснули.
— И голубое идет.
Антонина вырвалась и запахнула на себе халат.
— Недотрога, — нараспев сказал он.
В середине апреля они повенчались. На свадьбе были только Пал Палыч — сосед, его пригласила Антонина, и Барабуха, который сразу же напился пьян и уснул в кухне на лозовых корзинах.
Пили мадеру, сладкую, пахнущую горелой пробкой, и ели кофейный торт.
Пал Палыч сидел в кресле и, внимательно улыбаясь, слушал Скворцова. Скворцов был в черной тройке, торжественный, красный и пьяный. Он много говорил, хвастался и больно целовал Антонину в шею.
В половине первого гость распрощался и ушел.
Скворцов затворил дверь на ключ, сел и принялся расшнуровывать ботинки. Антонина была за ширмой.
— Раздевайся! — крикнул он.
Она не ответила. Он погасил лампу и подождал несколько минут. Ничего не было слышно. Скворцов сбросил пиджак и пошел в темноте к Антонине, приседая и широко расставив руки, как делают бабы, когда ловят курицу, чтобы зарезать ее.
— Где ты?
Все было тихо.
Он зашел за ширму и схватил Антонину рукой выше локтя. Она не вырывалась…
— Ну, ну, — зашептал Скворцов, — чего ты?
— Не трогай меня, — тихо сказала она? — я не люблю тебя… Не трогай.
— А это теперь уже значения не имеет! — сказал он с пьяным смешком. — Теперь это факт из вашей автобиографии, а не из моей. Так что не будем тратить зря слова…
25. После свадьбы
Утром Антонина распахнула настежь окно. Затрещала бумага, с подоконника на пол ручьями посыпался песок. Было еще холодно. Она плотно закуталась в халат и долго дышала влажным весенним ветром.
Вошел Скворцов, в сорочке с круглым вырезом на груди, в подтяжках, с кастрюлей в руке. По дну кастрюли перекатывались яйца.
— Переварил, — деловито сказал он, — никак не научиться… Дай-ка хлеб. И рюмка там есть специальная, я купил.
Антонина вынула из буфета хлеб, соль, масло, сыр. Он спросил, будет ли она есть. Она сказала — не хочется. Скворцов сел к столу, широко расставил колени, потом подвинул стул поудобнее и разбил ложечкой скорлупу.
Антонина стояла у окна и смотрела, как он ел.