Насилие
Шрифт:
— Водопроводная вода.
Вэл уставилась на свой стакан, ничего не говоря. Все шло не так, и очень быстро.
Еще через несколько минут Вэнс отставил свой пустой стакан в сторону.
— У меня идея. Хочешь навестить свою подругу? Может быть, поздороваешься?
— Я бы предпочла остаться здесь.
Бар, возможно, и не был полицейским участком, но у Вэл было неприятное ощущение, что если она пойдет с Вэнсом, то не вернется. Живой.
— Ага, потому что даже я вижу, что ты вовсю наслаждаешься моей компанией.
Вэл прикусила
Его лицо застыло.
— Да ладно. Не заставляй меня просить тебя дважды.
Она с трудом поднялась с табурета, когда он вывел ее, держа за запястье, как собаку на поводке. Если бы только она не достала свой мобильный телефон. Она могла бы написать сообщение...
Кому? Кому бы она написала сообщение? У нее нет друзей. Уже нет.
Может быть, в полицию.
Теперь уже слишком поздно.
«Грузовик» Вэнса оказался одним из тех хаммеров, которые она ненавидела. На приборной панели даже была танцовщица хула топлесс.
Сначала бар для курящих. А теперь вот это.
Раздался звенящий звук, когда Вэнс боролся со своими ключами.
— Просто постой. Вот здесь. Мне нужно открыть багажник...
— Мэри? — Вэл обошла массивные шины. — Мэри?
Она замерла, моргая. Багажник был пуст.
— Что...
— Прости, Вэл. — Он схватил ее сзади. На этот раз она сопротивлялась, но ткань, закрывавшая ее рот и нос, крепко прижималась. — Это конец.
Тошнотворная сладость. Пронзительная боль. Фейерверк. Потом ничего.
«Как же болит голова».
Зеркала света закружились перед ее прищуренными глазами, медленно расплываясь в люминесцентные ореолы. Странный эффект, который они вызывали, усугублялся неизбежным головокружением, которое последовало за этим, заливая ее голову, как холодный темный цемент. Она сильно вздрогнула.
Она замерзла. Она была мокрой.
«Где я?»
В воздухе странно пахло, как праздничным тортом и летом. Картинки мелькали в ее голове с четкостью Кодака, и она нетерпеливо сморгнула их. Попытка сесть вызвала белые вспышки на периферии зрения.
Боль пронзила ее виски, как ланцет. Вэл отшатнулась и закричала, когда ударилась головой обо что-то твердое и неподатливое, с острыми, зазубренными краями. От боли у нее потемнело в глазах, когда звук ее крика эхом донесся до нее из темноты. Она замерла, тяжело дыша, и подумала, что ей, должно быть, снится какой-то кошмар.
Но нет, никто не чувствует боли во сне. Боль должна означать... что все происходящее реально.
Она наклонилась вперед, как в попытке увидеть, так и для того, чтобы подавить тошноту. Пол был покрыт темной водой. Соленый привкус задержался в глубине ее горла, вызывая смутную, но отчаянную жажду.
Стены и потолки были каменными. Зазубренная, пористая скала красновато-коричневого цвета влажной глины, еще более темная у линии воды, обозначающей прилив. Линия, которую она не могла не заметить, простиралась намного выше ее головы.
«Он
Вэнс привез ее сюда, чтобы утопить.
Потом она заметила свечи. Они стояли повсюду, балансируя на выступах скал. Короткие, приземистые свечи, которые выглядели уродливыми в тени. Все они были либо черными, либо белыми, окружая ее, как армия шахматных фигур, ожидающих приказов от невидимого командира.
Опять шахматы. Это всегда связано с шахматами.
Она повернула голову — на этот раз медленно, чтобы не удариться снова об эти острые выступы скалы — и увидела сверкающий венок из оранжевого и изумрудного цветов. Лилии, шелковистые и крапчатые, как мех леопарда, и базилик с его пряным, свежим как после дождя ароматом.
«Оранжевые лилии означают ненависть, с тревогой — подумала она. — Базилик, тоже символизирует ненависть».
Гэвин сам подарил ей такой букет. Вэнс не просто привез ее сюда, чтобы утопить. По какой-то причине он подражал Гэвину.
— Помогите! — закричала она. — Кто-нибудь, помогите мне!
В темноте она услышала смех.
— Какой классный эффект. Свет свечей очень лестен с эстетической точки зрения, хотя он мало что может сделать.
Вэл выпрямилась, не зная, должна ли она испытывать облегчение или страх. Облегчение от того, что он не бросил ее, или страх по той же самой причине. Она остановилась на едкой смеси того и другого.
— Где ты?
— Рад, что ты очнулась. Я боялся, что переборщил с хлороформом. Знаешь, это может быть смертельно опасно при неправильной дозировке. Мне пришлось украсть его в одной из химических лабораторий. Но ты кажешься достаточно ожившей.
Ее плечи напряглись. Его голубые глаза были яркими и нетерпеливыми, почти электрическими от возбуждения.
Она не могла поверить, что когда-то считала его красивым. В Вэнсе было что-то демоническое, окружавшее его, — темная, мерзкая энергия. Она вздрогнула, когда он коснулся ее лица.
— Что это?
— Твоя могила.
Его спокойный, деловитый, почти веселый тон напугал ее гораздо больше, чем могли бы испугать гневные угрозы. Гнев был иррациональным, переменчивым, непредсказуемым.
Это... это было по-другому. Хуже.
Она облизала губы.
— Почему ты делаешь это? (Ты знаешь очень хорошо почему).
Но она не знала.
«Должно быть, так чувствовали себя те девушки. Все те девушки, которых убил Гэвин. Из-за меня».
Поэтическая справедливость.
— Ты хочешь сказать, что еще не поняла этого? — спросил Вэнс с притворным удивлением. — А я-то думал, что ты должна быть настоящим маленьким мастером головоломок. Должен ли я сказать тебе? Или я должен позволить тебе гадать об этом всю оставшуюся жизнь? Нет-нет, это не займет слишком много времени, и я действительно хочу, чтобы ты знала. Ты должна знать.