Насильно твоя-2
Шрифт:
— Они заставили меня смотреть…
Он мог не продолжать. Шестым чувством всегда понимаешь, что тебе хотят сказать что-то чудовищное. В груди похолодело, словно там никогда не было сердца.
— Ты меня не видела, Дина. После удара в голову тебе стало плохо, — шептал он в тот самый висок. — А меня поставили на колени за твоей головой.
О, боже… Замолчи, Эмиль!
— Я не знал, кто нас допрашивал. Илья был в маске, а двое других нет, он сказал: за твое молчание заплатит девчонка. А мне нечего было ответить, Дина! Я не знал, где деньги! Мою женщину насиловали
Страшный шепот против воли вернул меня в тот подвал.
Вот почему Илья был последним — он издевался над Эмилем. Не мне задавал вопросы, когда я почти потеряла сознание, а на него орал, требуя отвечать, кто устроил аферу и где эти долбаные миллионы. Это тень мужа я видела над собой.
— Ты была не виновата, маленькая. Я не смог их остановить.
Я спрятала лицо на груди, от него пахло любимым тяжелым парфюмом и коньяком.
Меня изнасиловали не за мои ошибки. А за то, что я была его женщиной. Красивая, беззащитная, когда Эмиль оступился. Они разграбили его дом, изнасиловали меня — потому что могли. В этой среде женщина вещь. Средство для допроса.
Я зажмурилась в приступе молчаливого плача и запустила руки под пиджак, жадно впиваясь в тело. За это он ненавидел Андрея и их всех так сильно, что готов был любой ценой — даже собственной жизни, с ними расправиться. Поэтому был одержимым до исступления. Помешался на мне.
— Они сделали запись. Они хотели, чтобы я смотрел… — постепенно слова теряли осмысленность. — А ты все равно его выбрала.
— Замолчи, — ноги ослабели, я почувствовала, что оседаю на пол и Эмиль, обхватив меня одной рукой, опустился на колени вместе со мной. — Я все поняла, тише, Эмиль… Думаешь, тебе одному больно?
— Все произошло из-за него, — не обращая внимания на мою дрожь, продолжил он. — А ты его простила.
— Нет…
Я задыхалась от слез и тепла его тела. Мне больше не нужны слова. Дурацкая была идея — идти, говорить с ним. Что я ждала услышать? Я ведь видела, как он на меня кинулся, обезумевший и наполовину ослепленный. Они заставляли его смотреть эту гадкую запись.
— Ты знаешь, я твою боль чувствую, — прошептала я. — Хочу ее облегчить, но это невозможно. Все, что я могу… причинять ее тебе как можно меньше. И ты мне тоже, Эмиль… Прости меня, ладно?
В дверь постучали, затем она приоткрылась — кто-то, скорее всего Антон, заглянул в кабинет.
— Оставьте нас, — зарычала я, крепче его обнимая, и не оборачиваясь. — Уйдите!
Дверь захлопнулась, и мы снова остались одни.
Наверное, мы с самого начала должны были поступить по-другому. Я могла первой прийти к нему, пожалеть, приласкать мужа. Он мог сдержаться и не распускать руки. Но мы замкнулись в своей боли, у нас не было сил, чтобы идти навстречу друг другу.
Эмиль тяжело дышал. Я перебирала ему волосы и гладила напряженную шею, пока он не попытался найти мои губы. Я не позволила себя поцеловать — отвернулась.
— Дина?..
— Прости, — я уткнулась губами ему в бровь. — Прости, Эмиль… Мы не вместе. Если тебе легче… мне лучше уйти, — я попыталась встать,
Глава 53
Я зря пришла.
Есть только один способ причинять друг другу меньше боли — не видеться. Когда я шла сюда, надеялась, разговор принесет облегчение. Я волновалась за него, хотела узнать, что с ним. Теперь лучше уйти.
Эмиль останется в «Фантоме» — здесь деньги, уважение, девушки. Это его способ «жить дальше», ему так легче. А я обратно в кофейню. Пить чай с ромашкой, мечтать, что со мной все нормально, лгать себе. И всегда избегать собственного взгляда в случайных отражениях.
Я устала от боли, вижу, что Эмиль тоже — из-за нее сходит с ума, и медленно себя убивает. А когда рвешь, говорят, со временем становится лучше.
Будем вспоминать друг друга все реже — через туманы памяти. Без любви, но почти и без боли. Через годы начнем сомневаться — а было ли? Но сильные руки — одна на плечах, другая на талии, не думали разжиматься.
— Эмиль, пожалуйста… Ты ведь сам со мной развелся, пусти. Дай уйти, я так устала! — боль вылилась в голос, но рук он таки не разомкнул. Рукоятка пистолета болезненно врезалась в плечо.
Я назло себе шептала, из упрямства. Потому что хотела остаться, но в неосуществимой мечте. Той самой, в которой он поднял бы нашего ребенка на руки. Глупые грезы.
Я попыталась встать, и Эмиль поднялся тоже. Мы навсегда связаны, только не уверена, что во благо.
Из-за приопущенного века пристальный взгляд казался угрожающим. И все еще больным — Эмиль не пришел в себя после откровений. Как минимум несколько дней он будет вариться в них. Запьет, затащит в постель пару готовых на все девчонок, изобьет кого-то, кто косо посмотрит или просто подвернется под руку.
— Останься, — наконец сказал он. — Я буду тебя беречь.
Эти слова ранили посильнее, чем плеть.
— Прости меня, — голос Эмиля стал тихим и хриплым. — Оставайся, тебе будет хорошо.
Мои руки кольцом лежали на шее мужа и я потянулась к лицу, чтобы стать еще ближе. Искала искренность в глазах, даже дыхание затаила. Он только что облегчил душу — сказал самое страшное, что мучило. А я его приняла. Я теперь его лекарство.
На моей щеке засыхали кровавые мазки, пахнущие коньяком.
— Давай договоримся, маленькая. Простим друг другу всё, начнем сначала. Ни о чем не будем напоминать, перестанем друг друга мучить. Если приложить усилия, мы справимся.
Будь на его месте другой мужчина, я бы ему не поверила. Но если мой муж хочет чего-то добиться, он стремится к цели со всей самоотдачей. Я знаю, о чем он мечтает: власть, деньги… и о семье тоже?
— Это был не наш брак, — ненадолго он отвел глаза.
— Не наш, — согласилась я, вспоминая, как Эмиль помогает мне расписаться, моя рука дрожит, а по щекам текут кровавые слезы. И пыталась представить, как это — нормальная жизнь? Я понятия не имею, каково это — жить с Эмилем, с моим зверем, королем криминального мира.