Наследие
Шрифт:
– Га-а-а-аз!!
– Ия вопрошаю вас, православные, кем нам послан газ? – Комиссар руки свои могучие, белые разводит.
– Бо-о-огом!!
– Богом! – Комиссар крестится размашисто.
Все встают и крестятся.
– Паки, паки миром Господу помо-о-о-олим-ся! – голос мощный комиссара под сводами земляными звучит.
Начинается общая молитва. Крестятся и кланяются партизаны.
Едва молитва кончается, командир в стол пяткой бьёт:
– Барабаны судьбы!
– Барабаны судьбы-ы-ы-ы!!
У всех собравшихся
Берёт командир свой тамтам в левую руку, а правой в него удом бьёт:
– УЁ-бох!
Партизаны, каждый в свой тамтам удом:
– УЁ-бох!!
Комиссар – левша, так что левой рукою свою могучую елду сжимает, в тамтам ударяет:
– УЁ-бох!
– УЁ-бох!! – по залу раздаётся.
И все вместе:
– УЁ-бох!! УЁ-бох!! УЁ-бох!!
Гремят под сводами земляными барабаны судьбы партизанской.
Гремят всю ночь, не смолкая.
После действа барабанного комотр и комиссар в свою пещеру удалились. Общее у них жилище в подземном укрывище партизанском. Пещера просторная, своды земляные досками широкими подхвачены, которые столбы дубовые подпирают. Пол выстлан коврами, реквизированными у капиталистов. В пещере стоит мебель дорогая, буржуазная. Здесь же и ванная комната с туалетом и душем, подогреватель воды от солнечных батарей. Водопровод партизанский из реки Сунгари воду сосёт. В пещере две кровати широких, письменный стол, сетевая пирамида, кресло массажное, бар с напитками крепкими. На стене у кровати командирской – ковёр, на нём холодное оружие висит – секира, шашка, сабля, ятаган, кинжалы. На ковре у Комиссаровой постели – живые картинки с русскими богатырями: Илья Муромец, Василий Буслаев, Александр Невский. Икон в пещере нет, как и во всём укрывище, – запрещены. Ибо не иконам должен истинный христианин молиться, а Богу.
Комиссар после действа барабанного – сразу в душ, пот смыть с тела большого.
Командир за звонка шнурок дёргает. Входит адъютант его Савоська.
– Доставь мне ту девку, что сегодня трижды бежать порывалась.
– Есть, товарищ комотряда!
Вся обслуга, все пленные на время действа барабанного запирались дубовой дверью с засовом мощным в одной пещере.
Командир бар открыл, достал бутылку виски “Масахиро”, налил в стакан, из холодильного термоса льда зачерпнул, сунул. В другой стакан налил сливовицы.
Приводит Савоська девку ту. Сама как подросток, но лицо взрослое, красивое. Стоит перед командиром в ватнике, под ним – халат китайский. Командир – голый, с удом стоящим. Расстегнул пояс, снял тамтам, на крюк повесил.
– Как звать тебя? – спрашивает девку.
– Аля.
– Большая честь для тебя, Аля, в эту ночь будет: опустить уд командира.
Молчит девка.
– Раздевайся!
Разделась она догола.
Командир на девку глянул, хмыкнул одобрительно, прыгнул на постель,
– Садись!
Села та рядом с ним.
– Дрочи мой уд, пока не опустится!
Взяла Аля уд командира, стала дрочить. Заметил он, что у неё на руке указательного пальца нет.
– А палец где?
– В Ши-Хо отсекль.
– Дрочи здоровой рукой!
Переменила руку Аля.
Тем временем комиссар из душа вышел. От тела его белого, обширного пар идёт:
– Благоле-е-е-епие!
– За барабаны судьбы, комиссар! – командир стакан с виски поднял.
– За барабаны судьбы, командир! – со сливовицей комиссар свой стакан взял.
Осушил Оглоблин стакан одним глотком. Рушится комиссар на постель, скрипит она под его весом.
– Серафи-и-и-им!! – зовёт комиссар зычно так, что в баре бокалы звенят.
Входит Серафим, адъютант комиссаров.
– Хроменького ко мне!
– Слушаюсь!
Аля тем временем уд командира дрочит. Комиссар до тумбочки дотянулся, коробку сигарную открыл, вытянул сигару кубинскую, обрезал, закурил.
– Славно постучали сегодня, – выпускает комиссар дым в изнеможении.
– По-большевистски! – командир довольный стакан с виски на грудь себе поставил.
И застонал, задвигался: молофья-матушка в гости стучится. Брызнуло из уда командира.
– Не останавливайся!
Аля дрочить продолжает.
Дверь отворилась, вошёл Серафим, а с ним – подросток хромой. А лицо – точно как у Али – взрослое, красивое. Глянула Аля на него мельком и – застыла. Перестала дрочить командира. Замерла, рот открыла.
– Я же сказал – не останавливаться! – командир напомнил.
Но Аля уд из руки выпустила – и к хромому подростку:
– Оле!!
Тот тоже рот раскрыл:
– Аля?
Обняла подростка Аля с разбега, да и повалились они на ковёр.
– Твою мать! – Серафим навис над ними, что делать, не зная.
Командир с комиссаром на сцену эту уставились.
Аля подростка целует, обнимает. Вскрикнула, прижалась – и в слёзы.
– Сука, кайф обломала! Серафим, в расход дуру! – недоволен командир, что ещё и виски себе на грудь плеснул.
Серафим в кобуру полез.
– Погоди, Иван, – привстал на кровати комиссар. – Хроменький, что с ней?
– Она… сестра… – пробормотал тот, в объятье задыхаясь.
– Вы брат и сестра?
– Да.
– Уебёныть! – командир рассмеялся. – Отставить, Серафим.
– Близнецы! – комиссар заключил. – Видать, давно не виделись.
И – дым кольцами пустил.
Командир сумрачно на объятия близнецов смотрел. Потом вскрикнул:
– Встать!!
Хроменький первым зашевелился. И стал привставать. Но сестра висела на нём, плача и бормоча: “Оле! Оле!”
Серафим схватил их, встряхнул и на ноги поставил.