Наследие
Шрифт:
Подумать только, она всего лишь украла два амулета и отправилась на Побережье, чтобы соблазнить и привязать к себе Риктора Илейни. И вот он уже роет землю, отыскивая те же сведения, что нужны и Эрхольду. На нем стоит защита, которую черный лорд не ожидал обнаружить. Но главное, если бы не глупость и предательство Ингер, он бы так и не узнал, что Виалин жива. Всего лишь случайные события, звенья цепи, сплетенной самой Судьбой, а началом послужила эта постаревшая за короткое время молодая женщина, уже почти тень…
— Иди ко мне, — повторил Эрхольд, притягивая к себе леди Илейни.
— Я ничего не сделала, — в страхе прошептала она, но мужчина приложил палец к ее губам и легко подхватил на руки. — Что ты хочешь делать?
Она боялась его. Боялась так же сильно, как желала, и как ненавидела. Лорд поймал взгляд потускневших зеленых глаз и ответил:
— Всего лишь поблагодарить.
— Ты смеешься надо мной? — с дрожью в голосе спросила Ингер.
— Если ты будешь со мной честна, тебе будет только приятно, может быть, даже очень приятно, — усмехнулся Дархэйм.
Женщина настороженно затихла, но Эрхольд чувствовал взгляды, которые она бросала на него украдкой, слышал ее учащенное дыхание, знал, что желание уже побеждает все остальные чувства. А вскоре леди Илейни уже не прятала глаз, жадно рассматривая его. Ее голодный взгляд опьянял, помимо воли заставляя стискивать зубы, чтобы сдержать разгорающееся ответное желание. Привязка усиливалась, стоило им оказаться рядом.
Наконец, Дархэйм не выдержал. Он опустил Ингер на пол, и она невольно попятилась, глядя в его голодные глаза, разом ставшие из серых черными. Все же она чувствовала за собой вину, иначе повисла бы на шее, а не вжималась спиной в стену, словно пыталась просочиться сквозь нее. Он все узнает, но позже. Сейчас проклятая привязка требовала от него совсем другого. Даже было немного жаль, что он не знал о том, что она действует на две стороны. Должно быть, она служит для связки пары, пары, состоящей из равных половин. Тогда желание и тяга приобретают смысл.
— Неважно, — отмахнулся Эрхольд, еще тесней вжимая Ингер в стену.
— Что неважно? — пролепетала она, все еще вглядываясь ему в глаза пытливым взором.
— Для тебя все неважно, — кривовато улыбнулся черный лорд, задирая подол ее платья.
Мужская ладонь накрыли жесткие волоски на лобке, белья женщина так больше и не надевала. Интересно, сколько раз за день она ласкает сама себя? Должно быть, часто. Ее потребность сейчас намного сильней, чем раньше. Но и эта мысль не задержалась в голове Эрхольда, уступая место дурману страсти. Он смотрел, как Ингер откинула голову приоткрыла губы, облизав их кончиком языка. «Словно змея», — подумал Дархэйм и поймал ее язык в ловушку своих губ.
Женщина вскинула ногу ему на бедро, открывая влажные складки лона. И когда умелые пальцы любовника огладили средоточие ее желания, вскрикнула, захлебнувшись в волне первого оргазма. Эрхольд оторвался от женских губ, почти любуясь ее искаженным страстью лицом.
— Странно, — вдруг удивленно произнес он, — но я, кажется, даже соскучился по твоим стонам.
— Я готова стонать для тебя вечность, — задыхаясь, ответила она, комкая в пальцах его камзол на плечах.
— О, нет, сладкая, — рассмеялся Дархэйм. — Ты будешь кричать.
И он насадил женщину на закаменевший от желания член. Всего несколько толчков, и мужчина глухо застонал, изливаясь в жаркое нутро своей любовницы.
— Так быстро? — в голосе Ингер прозвучало разочарование, и черный лорд усмехнулся.
— Приведи себя в порядок, я скоро приду, — сказал он.
— Ты опять обманешь! — воскликнула женщина, хватаясь за его рукав.
— Сегодня не обману, — Эрхольд легко оторвал от себя ее пальцы. — Жди, я скоро.
— Поклянись!
Дархэйм обернулся и изумленно вскинул брови. Ингер попятилась под насмешливым взглядом, после развернулась и поспешила в свои покои. Эрхольд дождался, когда женщина исчезнет, и направился в темноту, желая удостовериться в своей догадке. Он неспешно прошел в черноте длинного коридора, ведя рукой по стене. Дотрагивался до ткани старинных гобеленов, висевших тут, сколько он себя помнил. Черный лорд мог по памяти рассказать, что изображено на них.
Сколько раз он, еще будучи ребенком, рассматривал картины из легенд и жизни своих предков… человеческих предков. Содрогался, стоя перед изображение чудовища, пожирающего кричащего мужчину, и отец, его человеческий отец, говорил:
— Помни, мой мальчик, не всех тварей стоит призывать, с некоторыми человек справиться не в силах. Эта картина — назидание.
Лорда Дархэйма-старшего Эрхольд любил. Даже, когда узнал о своей сути и тайне рождения, все равно любил и надрывно рыдал, когда он умер. Это случилось через шесть лет после рождения мальчика-полукровки. Идамон Дархэйм был привязан к сыну, гордился им, баловал. Говорил, что юный лорд однажды станет величайшим магом и прославит свой род, и мальчик мечтал, чтобы отец им гордился. Даже будучи малышом старался изо всех сил угодить ему, радуясь теплой улыбки лорда Идамона.
После его смерти многое изменилось. Хотя… Леди Дархэйм всегда была строга с сыном, порой Эрху казалось, что она его ненавидит, и особой привязанности между матерью и сыном не было, а после смерти отца и до полного взросления, матушка и вовсе стала сурова. Сколько она таскала сына в склеп, заставляя там простаивать перед саркофагами предков рода Дархэйм, и внушала:
— Ты — человек, Эрхольд. Ты всегда должен помнить, кто ты. Смотри, перед тобой покоятся твои предки. Они были славными магами и воинами, верными своему королю. Служили нашему миру, и ты должен помнить об этом. Ты должен походить на них, сын мой.
Мальчик знал наизусть их имена, знал историю жизни и деяний. Он учил генеалогию, как молитвы. Впрочем, молитвы он тоже знал наизусть, как и ритуалы. Через Огонь мать прогоняла сына, едва ли не каждую седмицу, и он перестал бояться Огня, зная, что холодное пламя не причинит вреда. И только «Благословение» сильно обожгло юношу, когда жрец слишком близко поднес свою чашу. После этого матушка пыталась закрыть сына в подземелье, велев читать молитвы и взывать к предкам, но… Эрхольду надоели ее страхи, и он снес дверь в своем узилище, поднялся наверх и сказал, не повысив голоса:
— Хватит, матушка. Ваше безумие мне надоело. Я тот, кем был рожден, и ваши тщетные попытки сделать меня кем-то иным, только злят.
— «Благословение» обожгло тебя! — воскликнула она.
— Белый огонь обожжет любого. Его никогда не подносят близко, — отмахнулся молодой лорд. — Даже жрецы никогда не касаются белого пламени.
Мать совсем отдалилась. Впрочем, молодому Дархэйму на это было уже плевать. Он давно не питал к женщине тех чувств, которые еще грели его душу в детстве. Когда-то он искал ее любви, мечтал о нежных объятьях, но так и не дождался. А после и вовсе стал равнодушен к женщине, родившей и растившей его. Родственной связи между матерью и сыном не случилось. Леди Дархэйм не любила сына, сын оставался к ней почтителен, так велели правила, пока… Впрочем, об этом вспоминать было больно.