Наследница моря и огня
Шрифт:
– Ко мне привязалась одна старая повестушка, которая может и не стоить внимания; она из Имриса и записана в собрании Алойла, если я не путаю. Там есть предположение насчет Меняющих Обличья…
Рэдерле встала, чувствуя, как чужие пытливые мысли шевелятся и вьются вокруг нее. Лица Мастеров казались далекими, смутно удивленными, когда она задвигалась. Она, извиняясь, сказала:
– Я почти что сплю…
– Прости, – отозвался Мастер Тэл. Он бережно положил руку ей на плечо и повел ее к двери. – У одного из учеников хватило предусмотрительности и любезности сходить на пристань и сообщить твоему корабельщику, что ты здесь; он принес оттуда твои вещи. Где-нибудь мы тебя разместим. Я не уверен…
Он отворил дверь, и юный ученик, расположившийся
– Мы приготовили для тебя постель близ спален Мастеров. Я принес твои вещи.
– Спасибо. – Она пожелала доброй ночи Мастеру Тэлу и последовала за учеником по безмолвным переходам. Он больше не говорил и не поднимал головы, его щеки пылали от застенчивости. Он привел ее в одну из маленьких пустых спален. Ее тюк лежал на постели. Кувшины с водой и вином стояли на крохотном столике, где горело в подсвечнике несколько свечек. Окна, проделанные в глубокой каменной кладке, были открыты во тьму, навстречу солоноватому ветру, кружившему над краем скалы. Она еще раз поблагодарила его, подошла к окошку и выглянула, хотя ничего не было видно, кроме ущербного месяца и одинокой звезды, плывущей у его рожек. Она услышала неуверенный шаг ученика за спиной.
– Простыни у нас грубые… – Тут он затворил дверь и сказал: – Рэдерле.
Кровь заледенела у нее в жилах.
В неярком и переменчивом свете свечей лицо его выглядело тенистым сгустком. Он был выше, чем ей сперва показалось, запятнанное белое одеяние, оно осталось прежним, смялось и натянулось на плечах. Порыв ветра взметнул огоньки свечей, свет упал ему на лицо, и она увидела его глаза. Она поднесла ладони ко рту.
– Моргон? – Ее голос невольно взлетел. Оба стояли неподвижно; толстый слой воздуха вклинился между ними, точно каменная плита. Он смотрел на Рэдерле теми самыми глазами, которые так долго вглядывались в черноту глубоких пещер горы Эрленстар, в расселины и впадины в мозгу чародея. Затем она двинулась вперед, словно сквозь камень, касаясь чего-то и удерживая что-то, что казалось не знающим возраста, подобно ветру и ночи, принимающим любой облик и лишенным облика, гладким, словно галька, обкатанная водой, брошенная на целую эпоху в недра горы. Он пошевелился, и память его истинного облика вернулась к ней. Она ощущала его руку, легкую, как дыхание, ерошившую ее волосы. Затем они снова оказались разделены, хотя она не поняла, кто из двоих отступил.
– Я бы пришел к тебе в Ануйне, но ты здесь. – Голос его звучал глубоко, измученный и изношенный. Наконец он двинулся и сел на край постели. Она, не говоря ни слова, смотрела на него. Он встретил ее взгляд, и его лицо, такое чужое, осунувшееся, утомленное, неподвижное, стало внезапно полным доброты и участия. – Я не хотел тебя напугать.
– И не напугал. – Ее собственный голос был для ее ушей таким далеким, как если бы то прошелестел ветер. Она села рядом с Моргоном. – Я искала тебя.
– Знаю. Я слышал.
– Я не думала… Хар сказал, что ты сюда не придешь.
– Я видел корабль твоего отца против берегов Имриса. И подумал, поскольку с вами была Тристан, что вы можете сюда завернуть. Вот я и пришел.
– Возможно, она еще здесь. За ней явился Мастер Кеннон, но…
– Они уплыли в Хед.
Уверенность в его голосе побудила ее пристально вглядеться в него.
– Ты не хочешь ее видеть?
– Не теперь.
– Она просила меня, если я тебя встречу, передать тебе: будь осторожен.
Он молчал, по-прежнему глядя ей в глаза. У него, как она начала понимать, был дар молчания. Всякий раз, как он ни пожелает, оно струилось от него: усталое молчание вековых деревьев или
– Я слышал молву о вашем странствии, – сказал он. – Как Тристан, Лира и ты, все вместе на корабле Мэтома украдкой выбрались ночью из Кэйтнарда, ослепили семь боевых кораблей Имриса вспышкой, подобной маленькому солнцу, как на медленной барке вы поднялись по разлившейся Зимней реке к порогу Высшего, чтобы вопросить его… И ты мне напоминаешь об осторожности. Что это был за свет, который ослепил даже Астрина? У торговцев появился повод для самых невероятных предположений. Даже я, многое повидавший, заинтригован.
Она хотела ответить ему, но остановилась:
– И к каким заключениям ты пришел?
Он обернулся и опять оказался рядом с ней:
– Что, вероятно, это сделала ты. Я вспомнил, что тебе удавались кое-какие мелочи.
– Моргон…
– Погоди. Я хочу сейчас сказать, что… Не важно, что еще случилось или случится, – для меня имело значение, что, пока я спускался с Исига, ты совершила это странствие. Я слышал твое имя снова и снова, пока шел. И еще имена Лиры и Тристан. Как неожиданные маленькие далекие огонечки.
– Она так хочет тебя видеть. Ты бы не мог…
– Не теперь.
– Но когда? – сокрушенно спросила она. – После того, как ты убьешь Дета? Моргон, это будет на одного арфиста больше, чем допустимо.
Лицо его не изменилось, но глаза скользнули прочь, к некоему воспоминанию.
– Корриг? – произнес он миг спустя. – Я забыл о нем.
Она сглотнула комок, чувствуя, что это простое утверждение опять воздвигло между ними каменную плиту. Он загородился молчанием, как щитом, непроницаемым и непробиваемым; она призадумалась, скрывает ли оно кого-то совершенно чужого или кого-то, столь же ей знакомого, сколь и ее имя. Он смотрел на нее, стараясь прочесть ее мысли. Преодолев внутренний барьер, который разделял их, он на мгновение прикоснулся к ней. Тогда новое воспоминание, бесформенное, ужасное, хлынуло сквозь тишину в его глаза; он немного отвернул лицо, пока оно не угасло. И тихо сказал:
– Мне бы следовало не торопиться повидать и тебя. Но просто… Я хотел поглядеть на что-то очень красивое. На легенду Ана. На великое сокровище Трех Уделов. Чтобы знать, что ты все еще есть. Мне это было так нужно.
Его пальцы опять погладили ее, как если бы она была хрупкой, словно крылышко мотылька. Она закрыла глаза, поднесла к ним ладони и прошептала:
– О Моргон, как ты думаешь, во имя Хела, что я делаю в этом училище? – Она уронила руки и подумала: а может, не пробив броню его одиночества, она все-таки добилась его внимания. – Я была бы для тебя такой, если бы могла! – вскричала она. – Была бы немой, прекрасной и неизменной, как земля Ана. Я была бы твоим воспоминанием, не знающим возраста, всегда невинным, всегда ожидающим в белом королевском доме в Ануйне, – я бы стала такой для тебя и ни для кого другого в Обитаемом Мире. Но это было бы ложью, и я готова на что угодно, только не лгать тебе, клянусь. Загадка – это повесть, столь знакомая, что ты ее больше не замечаешь. Она просто здесь, как воздух, которым ты дышишь, как древние имена королей, вырезанные в углах твоего дома, как солнечный свет в уголке глаза; пока однажды не почувствуешь, как что-то бесформенное, безголосое в тебе отворяет третий глаз и видит ее такой, какой ты ее никогда прежде не видел. И ты останешься с безымянным вопросом, который открыл в себе, и с повестью, которая больше не бессмысленна – но стала единственным в мире, в чем для тебя заключен смысл. – Она остановилась, чтобы перевести дыхание; его рука без прежней мягкости сомкнулась вокруг ее запястья. Лицо его сделалось окончательно знакомым, вопрошающим, неуверенным.