Наследница ведьм
Шрифт:
– Чего ты от меня ждешь? – спросил он и, наклонившись, снова поцеловал ее.
Она отвернулась. Волосы ее намокли. Ей хотелось погрузиться глубже в воду, но она боялась, что не сможет вернуться в прежнее положение. Сжав пальцами губку, он принялся намывать ею Роуан – сначала тело, потом волосы, которые предварительно откинул со лба назад.
Она настолько привыкла к исходящему от него запаху, что почти его не ощущала Единственное, что она испытывала, – это жажду близости с ним, стойкое неодолимое вожделение. Да, именно вожделение.
– Позволь мне снова доверять тебе. Скажи,
Она ничего не ответила Он встал на ноги.
– Я все вымою и вычищу для тебя, – пообещал он с гордостью ребенка. – Все выстираю. Все будет свежим и красивым. Я принес тебе вещи. Новую одежду. Принес цветы. Я оставил их у лифта. Когда ты увидишь, то удивишься. Я превращу наше тайное убежище в райский уголок.
– Ты вправду так думаешь?
– О да, тебе понравится. Сама увидишь. А сейчас ты просто устала и проголодалась. Ну конечно проголодалась. О, тебе надо обязательно хорошенько поесть!
– А когда ты снова уйдешь, то опять свяжешь меня белыми атласными лентами? – Ее резкий голос был исполнен глубочайшего презрения.
Она закрыла глаза, непроизвольно подняв правую руку, и, к своему крайнему изумлению, вдруг ощутила, что та коснулась ее лица. Слава богу, что ее мышцам наконец вернулась способность сокращаться.
Он вышел. Роуан изо всех сил напряглась, чтобы приподнять туловище в вертикальное положение, и, когда ей это удалось, поймала непослушными руками плавающую губку и начала мыться. Вода в ванне была грязной. Увидев в ней частицы собственных экскрементов, Роуан непроизвольно откинулась назад, чтобы подавить тошнотворный инстинкт. Потом снова потянулась вперед, и это движение тотчас отозвалось болью в спине. Все еще онемевшими, слабыми и неуклюжими пальцами вынула затычку из ванны и, повернувшись к струе воды, принялась тщательно смывать с себя грязь.
Потом она легла на спину и, внимая движению волн вокруг своего тела, слегка поболтала ногами. Сделала глубокий вдох и согнула сначала правую, затем левую руку, после чего проделала то же самое с правой и левой ногой. Потом повторила эти упражнения несколько раз. Вода в ванной становилась горячее, что для Роуан было приятней. Ее журчание заглушало все звуки, доносящиеся из соседней комнаты. Роуан стала перебирать в памяти мгновения, в которые она переживала обыкновенную радость, и невольно ей на ум пришли последние минуты ее вольной жизни, когда она в последний раз испытала чувство беспечного счастья.
А было дело так.
В день Рождества, когда солнечные лучи озаряли пол гостиной, она сидела на китайском ковре в луже собственной крови, а рядом с ней – тот, кто только что из нее вышел. Изумленный, он выглядел еще не вполне сформировавшимся созданием.
Однако человеческие детеныши всегда рождаются неоформившимися и даже более неоформившимися, чем был он. По крайней мере, так можно было сказать на первый взгляд. Он попросту выглядел более развитым ребенком. Но далеко не монстром, нет.
Роуан помогала ему ходить, не уставая удивляться потоку его речи и звенящему смеху. Однако в отличие
Повинуясь его желанию не прикасаться к ярким тонам, Роуан одела его в темно-коричневую одежду. Его кожа выглядела и пахла как у новорожденного младенца. Однако в отличие от обыкновенного ребенка он уже имел довольно зрелую мускулатуру, и с каждой минутой силы его росли.
Потом вошел Майкл, и началась страшная драка.
Наблюдая за своим первенцем во время рукопашной схватки, Роуан видела, как буквально на глазах менялись его движения – от неловких раскачиваний, напоминавших некий сумасшедший танец, до вполне размеренных жестов, призванных вывести противника из равновесия, что в конце концов ему удалось. Причем он сделал это с такой неподдельной легкостью, что можно было подумать, будто он не отдавал себе отчета в том, как ему это удалось.
Роуан могла поклясться: не оттащи она его вовремя в сторону, он убил бы Майкла на месте. То уговаривая его, то стращая, она поволокла его на улицу и почти силком затолкнула в машину. По дороге она включила сигнализацию, и вой сирены, к счастью, так напугал его – он вообще не переносил громких звуков, – что им овладело сильное замешательство, которым Роуан не преминула воспользоваться.
Пока они ехали в аэропорт, он без умолку рассказывал ей о своих впечатлениях. О том, как ему виделся мир с его ярко очерченными формами, а также о том, каким захватывающим было ощущение сравняться по своим размерам с остальными людьми, которых встречал за окном машины. В том мире, где он находился прежде, он взирал на них сверху или даже изнутри, но никогда не имел возможности смотреть на них так, как видели друг друга они сами. Подобные впечатления он мог получить, лишь вселившись в живущее на земле существо, что всегда было сопряжено с мучениями. Правда, с Джулиеном все обстояло совсем иначе. Впрочем, это долгая история.
У него оказался очень выразительный голос, который был удивительным образом похож на голос Майкла, но, как ей показалось, отличался лирической протяжностью. Кроме того, он говорил без малейшего акцента Всякие звуки заставляли его подпрыгивать. Он то и дело мял в руках жилет Роуан, очевидно, желая прощупать структуру ткани, и почти не переставая смеялся.
В аэропорту он постоянно принюхивался то к воздуху, то к коже Роуан, делая многократные попытки ее поцеловать, так что она была вынуждена всякий раз их пресекать. К этому времени он уже вполне освоился с вертикальным положением тела и ходил как нормальный человек. Когда они вошли в вестибюль аэропорта, им овладело столь радостное возбуждение, что он начал бегать и прыгать, а услышав звуки, льющиеся из радиоприемника, который проносили мимо, принялся под них раскачиваться из стороны в сторону, словно в трансе. Подобные детские выходки ей доводилось наблюдать снова и снова.