Наследница ведьм
Шрифт:
Он просил ее петь снова и снова, и, повинуясь ему, Роуан исполнила множество песен. Наконец ее так: сильно одолела дремота, что она с трудом могла ей противостоять.
Но вот явился один молодец
И мэру сказал: «Крысам конец!
Избавлю я город от страшной беды,
Но вы не жалейте на это казны».
От радости мэр даже начал плясать.
«Согласны на все!» – только мог он сказать.
Но чем больше она пела, тем большая растерянность овладевала Лэшером. Как выяснилось, он не мог припомнить ни одной строчки из тех песен, которые
Один чудак обратился ко мне:
«Сколько земляники на морском дне?»
Ответил я быстро и без затей:
«А столько, сколько в лесу карасей!»
С каждым днем силы Роуан, казалось, все больше убывали. Она сильно потеряла в весе. Как-то раз, мельком увидев свое отражение в большом зеркале, которое висело в вестибюле, она не на шутку встревожилась.
– Мне нужно найти тихое место. Какую-нибудь лабораторию. Словом, такой укромный уголок, где нам никто не помешал бы работать, – однажды сказала она. – Господи, помоги мне. У меня больше нет сил.
Когда усталость отступала, Роуан охватывал тихий ужас. Где она? Что с ней будет дальше? Едва проснувшись, она сразу начинала думать о нем и лишь потом возвращалась мыслями к себе: «Я в полной растерянности. Стала подобна наркоману. Это сущее наваждение». Но потом она вспоминала, что ей следует его изучать, поскольку она считала своим долгом выяснить, что он собой представляет. В минуты, когда самые страшные сомнения брали над ней верх, Роуан понимала, что страстно его жаждет, испытывает потребность его защищать и что не сможет от него отказаться, потому что за такой короткий срок уже успела к нему привязаться.
Что с ним будет, спрашивала себя она, если он попадет в чужие руки? Ведь он уже совершил не одно преступление. И не исключено, что, когда воровал паспорта, даже лишил кого-то жизни. Однако наверняка об этом Роуан ничего не знала и потому намеренно отмахивалась от этих мыслей. Ей нужно было заполучить убежище и лабораторию, а об остальном она старалась не думать. Хорошо бы им тайно вернуться в Сан-Франциско. Или, по крайней мере, как-нибудь связаться с Митчеллом Фланаганом А что, если просто позвонить в Институт Кеплингера?
Со временем они стали реже заниматься любовью. Лэшер продолжал сосать материнскую грудь, хотя уже не так часто, как прежде. Главным занятием для него стало посещение парижских церквей, к которым он сразу проникся бурным неприятием. Охваченный враждебным настроем, он воспылал ненавистью и отвращением ко всем атрибутам храмов – как к статуям, так и к дарохранительнице.
Он утверждал, что церкви должны быть не такими.
– Ну конечно, если ты имеешь в виду собор в Доннелейте, то на него они совсем не похожи. И это вполне естественно. Ведь мы в Париже.
Он повернулся к ней и срывающимся на крик шепотом произнес:
– Они сожгли его.
Ему захотелось услышать католическую мессу, и ради этого на рассвете он выдернул ее из кровати и потащил в церковь Святой Магдалины, чтобы присутствовать на службе.
В Париже стояла холодная погода Роуан не могла даже толком погрузиться в собственные размышления, чтобы он их не прервал тем или иным вопросом. Временами ей казалось, что она уже перепутала день с ночью, потому что Лэшер мог разбудить ее в любое время, чтобы испить у нее молока или заняться с ней любовью, что всегда делал грубо, но страстно. Потом она опять впадала в дремоту, а он будил ее, чтобы накормить или поговорить о том, что недавно видел по телевизору: о новостях или о чем-то еще, привлекшем его внимание. Его наблюдения становились все более случайными и отрывочными.
Лэшер взял со стола меню и нараспев начал читать названия блюд. Потом вдруг бросился за ручкой и принялся яростно писать:
«Затем Джулиен привел в свой дом Эвелин, и они зачали Лауру Ли, которая, в свою очередь, родила Алисию и Гиффорд. У Джулиена был еще незаконнорожденный ребенок, Майкл О'Брайен. Он был оставлен в приюте Святой Маргариты, после того как его мать ушла в монастырь и стала сестрой Бриджет-Мэри. Несколько позже у нее родились еще три мальчика и девочка, которая вышла замуж за Алистера Карри. Тот, в свою очередь, дал рождение Тиму Карри, который…»
– Погоди, что ты пишешь?
– Оставь меня. – Он неожиданно вперился в нее испуганным взглядом и разорвал листок на мелкие клочки. – Где твои тетради? Что ты в них написала? – командным тоном потребовал объяснения он.
Они никогда не удалялись от гостиничного номера, в котором останавливались. Роуан была слишком слаба; кроме того, молоко у нее так быстро накапливалось, что тотчас начинало течь под блузкой. Когда это происходило, Лэшер, качая Роуан на своих руках, припадал к ее груди и начинал ее сосать. От этого действа ею овладевало приятное до умопомрачения ощущение, и она забывала обо всем на свете, в том числе и о преследовавших ее страхах.
Она поняла, что вся его власть над ней, так сказать, его козырная карта заключалась в дивном ощущении умиротворения, в волшебном состоянии радости, которое она испытывала просто от того, что находилась с ним рядом, часами слушала его торопливую и зачастую наивную речь и наблюдала за тем, как он относится к тем или иным вещам.
Но что за создание природы являл собой он?Роуан с самого начала жила иллюзией, будто он был ее творением, которое она создала с помощью силы телекинеза, вернее сказать, превратила в него вынашиваемого ею ребенка. Но поскольку существовало множество противоречий, которые невозможно было объяснить, у нее появились в этом вопросе большие сомнения. И главное, она не могла припомнить, чтобы в тот миг, когда он, трепыхаясь на полу в околоплодных водах, боролся за свою жизнь, у нее в сознании отчетливо возникла бы какая-нибудь конструктивная мысль. Правда, она дала ему нечто вроде сильной психической подпитки. Дала даже молозиво, драгоценные первые капли из своей груди, которые были необычайно питательными.
Но рожденный ею субъект был высокоорганизованным созданием природы, а не каким-то там монстром Франкенштейна, созданным из отдельных частей, или продуктом черной магии. Более того, Лэшер сам был хорошо осведомлен о достоинствах своего организма – о том, что умел быстро бегать и чутко улавливать запахи, которые были недоступны ее нюху, а также о том, что сам испускал запах, который непроизвольно чувствовали другие и который подчас бесцеремонно вторгался в нее. Когда это происходило, ее охватывал суеверный страх перед тем, что он мог полностью лишить ее воли, ибо оказываемое этим благоуханием на нее действие было сродни половому аттрактанту.