Наследница
Шрифт:
– Между нами ничего не было, ты не веришь мне?
– бормотала сквозь трансовое состояние, упиваясь контрастном касаний мягких губ и жесткости щетины. Он прокладывал дорожку поцелуев вдоль ключицы и поднимался вверх к ушку. Глубоко вдохнул аромат волос, провёл кончиком носа по плечу, словно пытался уловить чужеродный запах. Запах соперника.
– Верю, - взбудораженно выдыхает он и запускает горячие ладони под мою рубашку. Я вздрагиваю, а Давид крепко стискивает талию, оставляя на коже белые следы от пальцев. Всхлипнув от неожиданного напора, я ухватилась двумя руками за ворот его рубашки в попытке удержать равновесие. Все произошло скорее рефлекторно, чем осознанно.
Мужчина предчувствовал мое следующее действие и за долю секунды перехватил руку, которой я уже тянулась к украшению.
Немой вопрос, долгий взгляд глаза в глаза, во время которого Давид что-то решительно обдумывает. А у меня дыхание перехватывает и сердце частит в груди. Пульс ревет в ушах, но даже у него не выходит заглушить единственную мысль, господствующую в голове: оно помолвочное?
Давид отмирает, тянется к цепочке и дёргает, срывая ее с шеи. Стягивает кольцо и, плотно зафиксировав мою руку, надевает украшение на безымянный палец.
– Своё право на обдумывание ответа ты утратила, когда сбежала. Принимать важные решения - это не твое, - уголок красивого рта дёргается вверх. Голос звучит чертовски уверенно, безапелляционно. Я кое-как сглатываю, смачивая пересохшее горло.
– Это предложение?
– Нет. Я ставлю тебя перед фактом. Ты моя, Аня. Безраздельно и навсегда.
Неожиданность заявления обескуражила. Я молча смотрелась в любимые глаза, отчётливо видя в них своё ошеломлённое отражение. Предложение? Я ведь об этом совсем не думала. Десять минут назад мне казалось, что между нами разлился ледовитый океан, раскидывая нас по не менее студёным берегам. А теперь я в статусе невесты?
Попыталась прислушаться к себе. Что чувствую? Радость? Восторг? Немного растерянности точно есть. И несколько капель страха. Замужество - серьёзный шаг, который должен быть хорошо взвешен, а меня ведь даже не спросили!
Давид хмурил брови, угадывая на моем лице смятение. Понял, что если дать мне ещё немного времени на осмысление, то возможно я испорчу момент своей неуверенностью.
Горячие ладони скользнули к моим ягодицам и рывком приподняли меня над землей.
– Ты, кажется, хотела искупаться? Ну так вперёд, - обольстительно улыбнулся Давид и широким шагом направился к озеру. Как есть, в одежде. Через секунду я крепко хваталась за напряжённые плечи и шипела от контраста смены температур. Водичка прохладная, в отличие от знойной итальянской ночи. Рубашка тут же напиталась водой и прилипла к телу. Тоже самое случилось и с его сорочкой, ставшей от влаги полупрозрачной. Наблюдать за тем, как она облегает рельефную грудь и живот можно бесконечно долго. Но Давид, дабы искоренить лишние мысли из моей головы, прижал к себе сильнее и впился в мой рот поцелуем. Настоящим. Жарким. Требовательным. Подчиняющим. Таким, что если бы я стояла на ногах, то точно бы рухнула от внезапной слабости в коленях.
В очередной раз восторгаясь тем, как головокружительно он умеет целовать, я сгорала в его огне.
Самозабвенно.
Добровольно.
С прилежностью отличницы.
Растворялась в нем, тонула в глубинах его океана, забывая обо всем. Мир вокруг кружился детской каруселью, а мне только и было нужно пить его горячее дыхание. И касаться, касаться, касаться... Как безумной, одичавшей, в край оголодавшей.
Мне не хватало его! Как же мне его не хватало!
Эта взаимная одержимость друг другом вылилась в знойную ночь. Давид, словно сорвался с цепи. Словно слетели все внутренние предохранители, являя его истинное лицо. Без фальши и масок. Оставляя его настоящего: внимательного и чуткого, страстного и неудержимого...
Мужские губы высекали из меня искры, вынуждали замирать в трепетном ожидании, выгибаться навстречу его ласкам, горячо шептать о своих чувствах и впитывать его любовь. Он не говорил о ней, но каждая ласка, каждое поглаживание и касание, каждый собственнический поцелуй буквально кричали об этом. Давид умел объясняться в любви, не обронив, при этом, ни слова. Объясняться так доходчиво и пылко, что не оставалось и грамма сомнений.
А ещё казалось, что он усердно помечает меня, как свою территорию. Иначе не объяснить, почему на моем теле не осталось и кусочка, обделённого его вниманием. Давид проникал под кожу, просачивался в кровь, заполнял собой все внутри меня. Он сводил с ума и делал до безобразия счастливой.
До постели добрались обессиленными, уставшими, но довольными. Я проваливалась в блаженство, вдыхая его особенный аромат, ощущая твёрдость тела и жар ладони, обнимающей талию. С ним уютно и безопасно. С ним я ощущаю себя слабой, в хорошем смысле этого слова, женственной. С ним мне хочется иметь семью.
Перед тем, как уснуть под мерное мужское дыхание, я взглянула на бриллиант, переливающийся на безымянном пальце.
Стану его женой... Он сам так захотел... сам решил...
– Я согласна, - тихонько шепнула, разглядывая расслабленное лицо Давида. Пусть ему и не нужно мое согласие, это я так, для себя.
Давид
Ольховский оказался упёртым. Столь нездоровая настырность его обязательно погубит, в этом я не сомневаюсь. Амбиций прибавили и документы, предоставленные ему Анной. Подтасованные, разумеется. То, что жадный до бабок полковник, заглотил наживку никто не сомневался: ни я, ни Моретти. Даниил Альбертович уже трижды звонил Амадео, назначая встречу. Ровно столько же в аудиенции было отказано. Спровоцировать его на импульсивное решение труда не составило. Видимо, Анна в своей подавленности была весьма убедительна, да и бумаги показались настоящими.
Словом, раз гора не идёт к Магомету, то вы понимаете чем дело кончится. Тем более, если в кипе документов затерялось расписание отбытия кораблей и перечень груза, подлежащего разгрузке. Разве может Ольховский упустить шанс застать Амадео с поличным? Конечно, нет! Даже если не в его полномочиях арестовать преступника, гражданина другой страны, он соберёт компромат на Моретти, а потом ещё и разбогатеет на шантаже.
Сделал глубокую затяжку и прищурился от едкого дыма. На соседнем сидении коротко зажужжал телефон, я бросил взгляд на экран и зажал сигарету зубами. Прокатил ее, немного, пожёвывав фильтр.
– Слушаю.
– Я на месте. Заходить?
– неуверенное.
– Придержи коней, Викторыч, машины Ольховского ещё нет. Ждём.
– Понял. Принял. Жду команды.
Скинул вызов, приобнял руль и взглянул на небо. Пасмурное. По-осеннему тяжёлое. Алексей Викторович, бывший начальник полиции, которого Ольховский так бессовестно сверг, с должным вдохновением воспринял идею устранить соперника и вернуть себе место. А, быть может, ещё и с повышением. Поэтому сегодня он здесь, с нами. Готовый, как говорится, избавлять наше общество от коррумпированных элементов.