Наследник императора
Шрифт:
Каменотес Урс одряхлел за последние годы. Совсем недавно был он крепким кряжистым мужем, загорелым, с лихой бесшабашинкой в глазах да с хитрой усмешкой, что прятал в седеющей бороде. А теперь, когда Приск с Кукой пожаловали к нему во двор заказать два надгробия – для юного Корнелия и для центуриона Валенса, навстречу легионерам вышел старик.
– Из прежнего поколения я один остался, – пробормотал Урс. – Эх, разве мы такими были?! И как только вас в легионе держат, а не гонят взашей. Я б своего Оклация точно выгнал, да с позором!
Сын-непоседа, озорник, чьи причуды заставляли отца перевести немало розог на спину и задницу отпрыска, в этот раз заглянуть домой не мог – отлеживался в легионном госпитале в Виминации. Медик легионный сказал: от удара смешались в его организме все жидкости, надобно отлеживаться и ждать, когда в норму придут.
– Оклаций проявил себя героем, – сообщил Приск. – Император Траян лично наградил его именным браслетом.
– Да ладно тебе, наградил! Знаю я эти байки. Небось надеешься, что я со скидкой надгробие сделаю, вот и сочиняешь мне про браслет и подвиги моего недоделка.
– А дашь скидку? – тут же вылез Кука.
– А это видел? – Урс показал ему талисман-кукиш, висевший у него на шее вместе с маленьким бронзовым фаллосом.
Атрия в доме Урса-каменотеса не было – имелся большой двор-мастерская, где сложены были глыбы белого мрамора и готовые надгробия. Приск долго расхаживал между глыб, выбирая камень для Луция. Легионеры, посещая некрополь, будут всякий раз читать имя погибшего – и память о павшем не умрет до тех пор, пока будут губы шептать выбитое на камне имя. «Вместо вечности – кусок камня», – вновь всплыла неприятная мысль.
– Что ж ты так… не уберег? – спросил Урс центуриона. – Он же еще совсем мальчишка был. И тебе родня.
Приск не ответил. При встрече с Адрианом он договорился о переводе шурина в Первый Минервин легион. Не сразу. Адриан не хотел вызывать Луция из Ракаи: мальчишка ему был без надобности. Но Приск настоял, упросил, приказ о переводе подписали. Только опоздал тот приказ, пришел уже на мертвого.
Урс поманил Приска за собой под навес, стянул кусок мешковины с мраморной глыбы. Блеснул искристый мрамор, будто луч солнца на него упал.
– Этот камень сам Валенс для себя присмотрел. Велел беречь, чуял, что смерть не за горами. А для Луция сам камень выбирай. Я бы вон тот взял… – Урс ткнул пальцем в блок мрамора поплоше да посерее. – Да только по кошельку ли он тебе, центурион? В долг не отдам – не проси.
– Я заплачу, – глухо ответил Приск.
Деньги он взял в долг у Гермия – под такой процент, что лучше и не вспоминать.
Если не найдут они золота в горах, то лучше и не возвращаться с войны – так сказал Кука.
Поминальную трапезу устроили в доме Урса, в комнате, что прежде снимала Кориолла. Приск снова арендовал эту каморку, расплатился деньгами Валенса. Почти как прежде – только нет уже Валенса в живых, а вместе с Кориоллой в комнатке будет ютиться еще и Мышка. Рабу Приму место оставалось только на тощей подстилке на лестнице. Галку Приск оставил у булочника, разрешив драть лентяя немилосердно, хотя обычно бывал милостив и к рабам, и к новобранцам.
– Из лагеря завещание Луция привезли, – сказала Кориолла, когда трапеза была уже закончена и все сидели молча.
Кука, правда, порывался два или три раза пошутить, но Кориолла всякий раз глядела на него с упреком, и бывший банщик замолкал: римский обычай шутить на похоронах был Кориолле явно не по душе. Малыш, мрачный и молчаливый, надирался неразбавленным массикским и, казалось, не хмелел, только становился еще мрачнее.
Лишь когда Прим принес легионерам новый кувшин вина, посыпались шутки.
– Луций храбро дрался за наш лагерь! – сказал вдруг Молчун и грохнул кубком о стол так, что бокал Приска слетел на пол, и вино разлилось.
– Пустите меня на сцену, я должен убить дака! – Кука очень похоже изобразил голос погибшего и не менее удачно заменил стену на сцену.
Все нехотя рассмеялись. Все – кроме Малыша.
– У нас массикского целая амфора, – похвастался Кука и сам подлил в чаши. Поднял с пола упавший кубок Приска, тоже налил. Все уже пили неразбавленное, горячая вода, принесенная Примом, остывала в ковшике.
– Суровый Валенс… Кое-кому будет не хватать его палки… – хмыкнул Фламма, очень довольный двусмысленностью шутки.
– А я никогда не забуду его переливчатый пердеж! – воскликнул Кука, решив, что пора ввинтить заранее заготовленную шутку, а вернее, украденную строчку у известного поэта.
– Вообще-то Валенс всё больше рыгал… – заметил с пьяной грустью в голосе Тиресий.
Когда друзья разошлись (отправились ночевать в лагерь, не желая платить за комнату в таверне), Кориолла положила перед мужем свиток с завещанием брата.
– Прочти, – сказала она.
– Может быть, потом? – замялся Приск.
– Прочти, – повторила она.
Было ясно: Кориолле известно, что именно написал ее брат.
Центурион сломал печать и прочел:
– Он завещал отцовское поместье мне.
– Гай… – Кориолла кашлянула: то ли слезы мешали говорить, то ли сами слова произнести было трудно. – Поместье не слишком дорого стоит, но земля там хорошая.
– Его же вроде Валенс брал в аренду? – напомнил Приск. – На пять лет. Правда, так ничего и не заплатил.
– Ты бы мог землею сам заниматься.