Наследник императора
Шрифт:
– Лет через пятнадцать, – попытался усмехнуться центурион.
– Выйди в отставку! – Глаза Кориоллы сверкнули, и требовательные нотки, каких прежде Приск никогда не слышал, прозвучали в голосе дочери ветерана.
– Невозможно.
– У тебя ран на теле… столько-столько… – Она замотала головой и зло стерла ладонью побежавшую по щеке слезу. – Разве легион не может тебя отпустить?
– Раны не тяжелые.
– Скажи, что рука болит. Она ведь болит, да?
Разумеется, он мог бы изобразить, что пальцы левой руки больше не способны держать щит. Да и про боль – это почти не вранье: старая рана на плече ныла в холода. Но даже представить – что он явится к легионному медику Кубышке и начнет рассказывать про больную руку, – Приск не мог.
– Ни за что! – отрезал он.
– Уйди из легиона!
– Нет!
– Ты – как Валенс!
– Что ты мелешь! Да я… Я для тебя сделаю такое, что никакой Валенс никогда не сможет! Я из кожи рвусь, лишь бы добыть тебе и нашей малышке достойную жизнь, лишь бы вернуть свое право вновь именоваться римским всадником. Чтобы ты стала законной женой, а девочке в будущем – радость в жизни, а не жалкие крохи. И сын, если родится…
– Да что ты сам бормочешь такое! – закричала вдруг Кориолла, вскочив. – Молчи! Не смей! Молчи! Да ты знаешь, как я эту зиму жила? Мне уж все уши прожужжали: умер, погиб, не вернется… В пекарне в долг хлеб не давали, в лавке зерновой хозяин долг записывал, но на прощание всегда щипал либо за локоток, либо за зад. Вонючая сучка эта из лупанария записочки присылала: приходи, как родишь! Вот… – Кориолла примолкла, будто споткнулась, явно пропустив кусок фразы и продолжала: – И на улице всякий наглец считал, что можно сзади ладонью погладить, потому как уже ничья, уже почти ничего не значу… Прим рядом ходил – телом меня заслонял. А потом я и вовсе из дома боялась высунуться. Гай, ох, Гай… тебе этого не понять. Знаешь, что это такое: когда от гордости униженной в душе так все и кипит? И бить по наглым рожам случалось. И ты меня вновь на этот ад оставить хочешь? Да? Только уже не в доме своем, а в комнате съемной?
Приск почувствовал, как щеки его пылают, в горле ком, и сейчас указала бы она: вот этот приставал и щипал, а тот скалил зубы да шептал непристойности – выхватил бы меч да убил.
– Жену всадника никто оскорблять не станет, – сказал глухо.
– О, Гай… – простонала она, уселась вновь на ложе, лицо закрыла руками и вся затряслась – зарыдала.
Он понял, что она не верит. Что вернется – верила – вопреки всем и всему, а вот в то, что всадником вновь станет, что наденет тогу с пурпурной полосой, что сможет служить военным трибуном или префектом, – в это не верила.
– Я клянусь…
– Не клянись, не надо. Просто вернись… – Она замотала головой и вновь закрыла лицо руками. – Я как-нибудь перебьюсь… Как-нибудь.
На другой день все легионеры «славного контуберния» собрались в лагере в бывшей комнате Валенса – обсудить, что делать дальше. Планов особых ни у кого не было. Да и как планировать жизнь, если грядет новая война?
– Завтра утром пойду и набью морду Клементу, – вдруг сказал Приск.
– Хозяину лавки? – уточнил Малыш.
– Ему, толстому.
– Не надо, – буркнул Малыш. – Я ему всыпал. Еще зимой.
– То-то я его не узнал, когда встретил! – заржал Кука. – Нос на сторону, шепелявит, половины зубов нет.
– Серьезная плата за один шлепок, – заметил Тиресий.
– Теперь Клемент до скончания дней будет зерно нам отпускать в долг, а руки при этом за спину закладывать, – заметил Приск.
– Ну и кого ты еще побил? – спросил Кука.
Малыш глянул исподлобья.
– Так, парочку, для профилактики. Булочника, к примеру.
– А кого не бил?
Малыш задумался.
– Медика не бил.
– Почему?
– Вроде как не за что. И потом, после Клемента рук вроде никто не распускал.
– За зубы боялись, – заметил Кука.
Все засмеялись, Приск улыбнулся. Преувеличивала Кориолла свою беззащитность – было кому за нее заступиться. И всегда будет – пока подле канабы стоит лагерь Пятого Македонского.
Книга II
Dacia capta!
Часть I
Тайное оружие Децебала
Глава I
Снова в горы!
Март 859 года от основания Рима [84]
Дробета
Ранняя весна лишь зашумела талой водой, закричала криком перелетных птиц и тут же загромыхала железом – легионы хлынули на дакийский берег – покорять и убивать. Но прежде долго свершали все положенные обряды. Резали приготовленных в жертву быков – когда Траян сам не приносил жертвы, то поручал сие Адриану, как будто Андриан – не легат легиона Минервы, а раб на бойне, вынужденный изо дня в день резать скотину. Впрочем, ковыряться во внутренностях животных и рассматривать их печенки в поисках благоприятных знамений Траян обязан был сам.
84
Весна 106 года н. э.
– Еще пара жертвоприношений, – бормотал под нос Адриан так, чтобы никто не слышал, – и нам не придется воевать – боги, обалдев от жертвенного дыма, сделают все за римлян.
Кроме положенных подношений Марсу – бык, овца и свинка – были принесены в жертву еще четыре быка – Траян ждал особого знака богов, а не просто обещания победы.
Но вот, наконец, боги насытились жертвенной кровью, надышались дымом с воздвигнутых в их честь алтарей, дали знак, понятный Траяну. Только тогда римская армия отправилась в поход – хлынула четырьмя потоками на северный берег [85] . Основная армия переправлялась по мосту Аполлодора. Один поток тут же двинулся вверх по течению реки Рабо, к лагерю в Бумбешти, второй – знакомым путем через Берзобис и Тибуск к перевалу Тапае, третий – карабкался к перевалу Боуты вдоль течения Алуты. И, наконец, четвертый охватывал Дакию с востока, это шла под командованием Лузия Квиета нумидийская конница, сначала на Пироборидаву, а дальше – на разрушенный в предыдущую кампанию Апул.
85
Что наступление шло в четырех направлениях, считает Paul MacKormick в книге «The Dacian stones speak».
Для Второй Дакийской войны Траян собрал армию даже большую, чем для Первой [86] . Особенно много было в армии соединений из отдаленных частей империи. Они в легионах образовывали отдельные «этнические» части – от ста с небольшим до тысячи человек, этакие племенные островки.
– Салат из разного цвета капусты, – называл их Кука.
Набраны были и симмахиарии – тоже в большом количестве, особенно из германцев – их задача была послужить живой защитой для легионеров в кровопролитных сражениях, мясом для дакийских фальксов. Симмахиариев вербовали только на время войны – за службу им не полагалось гражданства, и воевали они за золото, и были, кажется, самыми бесшабашными вояками во всей римской армии.
86
Так полагает Джулиан Беннетт (Julian Bennett).
Давний соперник Адриана Сервиан вел армию вверх по реке Рабо. Это был самый короткий путь к сердцу Дакии, но не самый простой. У перевала Вылкан дорога петляла, в любом ее извиве, скрытом подступающим вплотную густым лесом, могли затаиться даки. Это место будто нарочно было создано для ловушки. Разведчики донесли – впереди засада. Да только как податься назад, коли дорога узка, и колонне не развернуться?
На перевале даки пошли в бой с такой яростью, будто вся судьба войны и их царства зависели от того, пропустят они римлян вглубь своей страны – или остановят. Им удалось не просто преградить движение авангарду, но и повернуть римскую армию вспять, легионеры и ауксиларии попятились, отступили, бросив часть обоза, основные силы заперлись в лагере в Бумбешти. Лагерь был небольшой, целую армию вместить не мог, так что легионеры сражались у стен крепости. Поначалу казалось, что даки возьмут лагерь, – но сил не хватило. Не было у них машин, а те, что дакам все же удалось захватить в римском обозе, сразу не удалось приспособить к бою: фабры успели срезать тяжи, прежде чем бросить обоз. Две-три самодельные лестницы мало чем подсобили нападавшим – легионеры их сбросили со стен без труда. Перестроившись, римские когорты вышли из лагеря и ударили на даков. Волна осаждавших отхлынула, окрасив кровью камни вокруг Бумбешти и оставив недвижные тела у стены.