Наследник императора
Шрифт:
Флорис никогда не бывала прежде в сакральной зоне. С замирающим сердцем миновала она восточные ворота. Сразу за воротами шла мощенная известняковыми плитами дорога. Возле самой стены находились деревянные бараки и склады, а дальше можно было разглядеть массивные столбы, стоявшие в ряд, будто солдаты, построенные в центурию. Правда, их здесь было пятнадцать в ряду – и рядов четыре. Шестьдесят – вспомнила школьный урок математики Флорис, меньше центурии, точно… Она сделала несколько шагов и увидела второе святилище – все те же деревянные столбы на каменных основаниях, только числом куда меньше. Справа от святилищ тянулась стена, сложенная из блоков известняка, с несколькими сторожевыми башнями. Слева, насколько могла разглядеть Флорис в красноватом свете пожарища, что по-прежнему подсвечивало небо, – невысокая стена укрепляла склон террасы. Еще дальше над столбами святилища поднимался темный массив плавильной мастерской – прежде в мастерской день и ночь пылал огонь, теперь дакам было не до выплавки металла, и печь погасили.
Сабиней, идущий впереди, свернул с мощеной дороги, оставив слева андезитовый круг. Флорис невольно обернулась. Воображение тут же заполнило стыки камней запекшейся кровью. Сабиней прошел между двумя круглыми святилищами – столбы разной высоты образовывали подобие лабиринта. Наружный двойной круг был выложен блоками андезита вплотную друг к другу.
– Наш календарь, – прошептал Сабиней.
Сейчас в красноватом свете пожарища и холодном свете неполной луны место это выглядело особенно зловещим. Флорис обмирала от страха, глядя на древние каменные плиты, на покосившиеся деревянные колонны. Римляне всегда опасались чужих богов, тех, кого им еще не удалось умилостивить. На чьей сейчас стороне Замолксис, Флорис не ведала. Но ей показалось, что беглянке и жене беглеца лучше пред их божественные очи не попадаться.
Беглецы миновали узкие ворота в наружной стене сакральной зоны. На внешней террасе поднималась еще одна деревянная наблюдательная башня. Трудно было сказать – дежурят ли там сейчас караульные. Флорис показалось, что на башне никого уже нет.
Дальше начинался спуск по крутому склону, поросшему густым лесом. До самого основания холма римских постов здесь не было, но сам спуск, да еще ночью, был чрезвычайно опасен. Мирно спящий малютка Луций-Торн мог в любой момент проснуться и разораться от страха. На всякий случай Сабиней соорудил из ткани петлю и накинул ее на Флорис и малыша, связывая их вместе. Кусок прочной веревки он привязал к своему поясу и соединил с поясом жены.
– Луций, детка, ты только спи, – умоляюще шептала Флорис нараспев, на манер колыбельной песни.
Беглецы сделали не более сотни шагов по склону, когда Флорис оглянулась. Сармизегетузы уже было не различить. За спиной беглецов вставал лес. И лишь небо, проглядывая меж деревьями, светилось зловещим красным заревом, будто сами небеса горели, подожженные не людьми, но богами.
Тиресий растолкал Приска ночью:
– Вставай.
– В чем дело? – Центурион с трудом разлепил глаза. – Даки устроили вылазку?
– Надо как можно быстрее идти на штурм. Скорее! – не пожелал ничего объяснять Тиресий.
– Но еще не было даже побудки. И вообще…
– Неважно. Вставай! – Тиресий повернулся и выскользнул из палатки.
Приск выбрался наружу. Стояла непроглядная ночь. Чистое небо, звезды, что твой жемчуг, разложенный на продажу на черной шерстяной ткани.
– Сколько же сейчас? – изумился Приск, морщась. И на всякий раз поглядел на руки – вдруг какая-то шутка. Типа любимой Оклацием – с натягиванием калиг на руки.
– Третья стража началась! – отозвался Тиресий.
Он вновь появился – уже с зажженным факелом.
– Иди, буди Адриана. Скажи: надо как можно скорее штурмовать крепость.
– В третью ночную стражу? Да ты с ума сошел!
– Пока дойдем до стен, пока подтянем таран и лестницы, уже рассветет. А времени почти не осталось.
– Адриан не может приказать штурмовать Сармизегетузу – только император, – возразил Приск.
– Почему бы солдатам не собраться и не заорать: на штурм! Неужели Траян не уступит своим бравым воякам? – В голосе Тиресия слышалась странная издевка. И еще – боль. – Торопись!
Вояки, разумеется, идти на штурм не хотели. Но Первый легион Минервы, поднятый по тревоге, воспламененный зажигательной речью Адриана и ошалевший от недосыпа, усталости и окриков центурионов, вдруг в самом деле завопил: «На штурм! На штурм!»
Постренные в боевые порядки когорты двинулись к осажденному городу, выкрикивая: «Да здравствует Траян!» и «На штурм!»
Адриан явился к императору с известием: он не может сдержать рвущихся в бой легионеров.
Траян улыбнулся – ему понравился этот дерзкий порыв.
– Как видишь, никаких уловок, никаких предательств, чистая и святая служба Марсу и Беллоне, – сказал Траян.
– Именно так, император! – отвечал Адриан, про себя отмечая, что с каждым годом Траян все менее объективен в оценке реальности, все чаще оказывается в плену своих заблуждений и желаний, а также хитроумных интриг приближенных.
Так что Тиресий оказался прав: на рассвете римляне пошли на приступ.
Однако, приблизившись к крепости с юга, осаждавшие обнаружили, что сооружена новая, пусть и шаткая, временная, но стена. Адриан самолично вел легионеров, но все равно пришлось отступить – мечами в стену бить было бесполезно. Опять же завал из обрушенных камней и обгорелых бревен – не самая удобная дорога.
Легионеры установили защиту из плетней и начали разбирать завалы из еще горячих камней.
– Скорее! – торопил легионеров Адриан. – Помните. В город войдете: всех, кто с оружием, – убивать. Собак убивать. Всех.
– О, вот она, эта римская жестокость, еще Полибий писал… – сокрушенно вздохнул топтавшийся рядом Филон.
– Собак убивать – потому что никому не нужны перекушенные лодыжки! – огрызнулся Адриан. – Пес если и отскочил в сторону – все равно может потом напасть сзади. Собак я люблю. Но псов в Сармизегетузе – резать. Всех.
Тиресий нервно кусал губы, чуял неладное: над стеной в светлое утреннее небо по-прежнему поднимались столбы дыма. Но на западной стене не разглядеть было ни одного человека.
Фабры, не слишком торопясь, подтащили таран – один из самых легких – чтобы опрокинуть новую стену. К счастью, склон подле западных ворот был самым пологим, хотя весь холм, на котором стояла крепость, поднимался над остальной горой на добрые триста футов. Но все равно у Малыша глаза вылезали из орбит, пока он толкал упрямого «барана» сквозь завал старой стены. Защитные плетни вскоре побросали – никто не собирался обстреливать осаждавших. На стенах Сармизегетузы по-прежнему никто не появлялся. Еще один таран стали подкатывать к воротам.