Наследник Тавриды
Шрифт:
— Прорываются через полицейский кордон, — помрачнев, бросил Иван Петрович. — Наши пузаны их не удержат.
Саша и сам понимал: дело швах. На стражей порядка надежды мало. Каково же было удивление офицеров, когда грохот усилился. На слух они хорошо отличали резкое клацанье полицейских штуцеров от беспорядочной и разношерстной стрельбы не пойми из чего. Под конец штуцера преобладали и били, перекрывая все более редкое щелканье. Господа полковники переглянулись. На их лицах было написано изумление, смешанное с недоверием. Почему-то оба не почувствовали себя легче. Они еще не успели осознать, что не так, а уже ускорили шаг и почти бежали. Совершив марш-бросок минут в двадцать, Казначеев и Липранди приблизились к выходам из катакомб. Издалека было видно, как спокойно расхаживают возле отверстых пещер фигурки в синей форме. А вокруг на земле валяются тела тех, кто успел выскочить.
Саша прищурился и вдруг выругался с редкой для него злостью.
— Ни одного живого! Как же мы теперь… — он не договорил.
Липранди изо всей силы стиснул ему плечо.
— Граф будет очень недоволен.
«Semper immota fides». Михаил смотрел на двух вороных лошадок, поддерживавших щит с его гербом. Они были вырезаны на спинках готических стульев, недавно доставленных в строящийся дворец из Англии. «Верность никогда неколебимая». Было о чем задуматься.
Несколько минут назад от наместника вышел князь Волконский. То, что он сказал, не удивило и не напугало Воронцова. Но погрузило в самые черные мысли. По сравнению с ними вчерашняя досада на графиню, недавняя суета вокруг Пушкина, карьерный поединок с де Виттом казались несущественны.
Теперь генерал-губернатор догадывался, на что пошли потерянные Киселевым полтора миллиона, кто закупал оружие, хранившееся в катакомбах, и для чего оно предназначалось. «В многом знании много печали».
Волконский пришел утром. Они никогда не были друзьями. Без царя в голове, но с пылким сердцем, Серж слыл игрушкой сначала в руках Орлова, потом Пестеля. Отправляя его в Одессу, последний дал инструкции не только насчет Пушкина. Наместник был для тайного общества фигурой желанной. Напрасно генерал ворчал, что ни одному слову графа нельзя верить:
— Он ненасытен в тщеславии, неблагодарен, неразборчив в средствах и мстителен.
Все эти качества не были в глазах Пестеля чужды истинному заговорщику.
— Вы должны с ним поговорить, — отрезал полковник. — Нам необходима поддержка в Одессе.
План, который разрабатывал Павел Иванович для 2-й армии, имел один недостаток — слабые тылы. В случае неудачи необходимо было подготовить пути к отступлению. Одесса — единственный порт, свободный от военных судов. Зона открытой торговли. Много иностранных кораблей, их приход не вызывает подозрений. Можно попытаться занять город силами поселенцев Витта. А если тот изменит? Нужна страховка.
— Зная ваши неприязненные отношения, я бы не послал вас, — внушал Пестель. — Но вы — единственный человек его круга.
Проклиная судьбу, Серж поплелся. Запиской он попросил Воронцова принять его в неслужебное время. Михаил Семенович согласился, хотя и без удовольствия. Разговор сначала шел об отвлеченных предметах. Чудесный климат. Усталость от службы. Окружающая нищета. За десять лет разорение от войны так и не изгладилось. Торговые обороты падают, налоги растут. Семь коров тощих съели семь коров тучных…
— Чего вы хотите, князь Сергей Григорьевич? — наконец спросил наместник. — Не пора ли перейти к делу?
Серж уже раз десять показывал Воронцову масонские знаки, но тот не ответил ни на один. Не может быть, чтобы не понимал. Опасался. В каком градусе откровенности с ним можно говорить?
— Ваше имя связывают со всем, что было в армии либерального, — начал гость. — Если в государстве произойдут коренные перемены, вы не сможете остаться в стороне.
— О какого рода переменах речь?
— О самых радикальных.
— Риеги с Лувелями спать не дают?
Волконский не ожидал от собеседника такого ядовитого тона.
— Судьба России вряд ли отделима от судьбы Европы. Но наше место не в Священном союзе.
— Но и не в одной компании с побитыми угольщиками.
— Рано или поздно…
— Лучше поздно.
Они несколько секунд смотрели друг на друга.
— Вот каких вы теперь держитесь взглядов? — с легким презрением бросил Волконский.
— Я взглядов не менял, — возразил Воронцов. — Но не понимаю, почему у вас из необходимости реформ вытекает гражданская война?
— Есть способ избежать резни. Молниеносный захват власти. Жесткая диктатура…
Губы Воронцова сложились в горькую усмешку.
— Вы проиграете.
— Почему? — гость насупился. — Россия не Испания. Если у нас разгорится военная революция…
— Именно поэтому.
Бендеры.
Утром следующего дня Воронцов отбыл к Сабанееву под Бендеры. Иван Васильевич жил на хуторе. Граф диву давался, как друга раскормила жена! Поперек себя шире. Однако бодрости генерал не терял, пил заметно меньше и поминутно отвлекался на детей, которые без его хозяйского окрика норовили поставить дом на трубу. Поначалу Пульхерия Яковлевна спряталась от знатного гостя, но потом вышла и приняла наместника как положено — ухой, шаньгами и поросенком с гречневой кашей. Радостно и светло было на жаркой от бессарабского солнца веранде. Вокруг хутора ветер клонил поспевавшую рожь. Здесь по пословице — посади ось, вырастет тарантас.
— Славно ты устроился, — похвалил Михаил, когда семья отобедала и мужчины остались одни.
— Не жалуюсь, — солидно отвечал генерал. — Табачку не пожуешь? Свой. Сам сеял.
— Нет. Ты же знаешь, запаха не переношу.
Воронцов встал и прошелся по веранде. Сабанеев смотрел на него, чуть прищурившись, как сытый кот.
— Что-то неладно?
Михаил повернулся на каблуках.
— Скажи ты мне, Иван Васильевич, если у нас заварится каша, как в Испании, что делать?
Сабанеев вздрогнул. Сонливая лень мигом слетела с него.
— Исполнять присягу.
Воронцов затряс головой.
— Когда государь сам толкает нас к измене?
— Бог ему судья. — Иван Васильевич отломил от плитки табака угол и засунул его в рот. — Делай, что должен. И ни о чем не тужи. Мы-то с тобой, кажется, где только ни были, всего насмотрелись. Неужели страшно?
— Страшно, — не стал лукавить Воронцов. — Порой так страшно, что ночей не сплю. Сижу, работаю, вдруг подступит, и не знаю, стоит ли дальше делать. Или собрать семью, посадить на корабль и прямым ходом к отцу в Англию. Ради чего я дороги строю? Скважины долблю? Завтра придут, все разграбят и меня же на первом фонаре вздернут.