Наследник Тавриды
Шрифт:
Николай оживился.
— Нельзя ли ее перекупить?
— Без согласия Пушкина — нет, — отрезал Вяземский. — Чем вам «Онегин» плох?
— Тем, что его у вас нет, — просто отвечал издатель. — Ведь нет?
Вера кивнула. Ей удалось переписать только письмо Татьяны. Остальное Сверчок, наученный горьким опытом, унес и спрятал. Никаких копий. История с «Фонтаном» его разозлила.
— Но Пушкин сам просил меня заняться этим делом. Обещал передать текст первой главы, — начал было Петр Андреевич.
— Теперь он не в Одессе, — перебил его собеседник. — А гораздо ближе. Причем к Петербургу, а не к Москве. У него больше выбор, и нет гарантий, что он вручит поэму именно вам. Пока текста нет, говорить не о чем. Да и что он продает? Отрывок без начала и конца. На мой вкус, успех более чем сомнителен.
— Но вы даже не читали! — возмутилась Вера.
— Для того чтобы предсказать, ходовой товар или нет, это не обязательно, — вздохнул Полевой. — Если бы вещь была целая… А то глава из романа в стихах. Что за зверь? Будет дописан, нет? Славны бубны за горами!
— Разве имя Пушкина само за себя не говорит? — Княгиня была очень расстроена.
— Скандал продает книги, дорогая Вера Федоровна. — Издатель поклонился и поцеловал ей ручку. — Если постоянно не подпитывать известность вашего друга самыми невероятными историями, до которых он мастак, имя сотрется, как имя Батюшкова после сумасшествия в Италии, или Баратынского после того, как его забрили в солдаты. Пока все ломают голову о причине ссылки Пушкина под Псков, момент удачный. Но вскоре явится другая новость, и о нем позабудут.
— Разве можно забыть такую несправедливость? — Вера стукнула кулачком по столу. — Меня вышвырнули из Одессы без всякой причины! Где еще в мире возможно подобное беззаконие?
Муж глянул на нее поверх круглых очков. Княгиня благоразумно не распространялась в свете о попытке устроить Пушкину бегство. Прекрасная тема для скандала! Но нет, о таком лучше помалкивать.
— Причина ссылки Пушкина — одна строчка об атеизме, — сказал Петр Андреевич. — Половине Москвы это известно. Правительство даже не стыдится вскрывать частные письма. Вот о чем надо кричать на каждом углу!
— Скучно и сухо, — махнул рукой Полевой. — Людям подавай чего-нибудь попроще и посочнее. Преследование, коварство, роковая страсть. Переберите-ка по пальцам его тамошних ба… дам. Калипсо — любовница Байрона. Сойдет. Ризниц — прекрасная негоциантка. Мелковата. Собаньская? Вот это козырь. О таких романы пишут. Но искусительница, жертвой которой пал поэт — слишком брутально. Сочувствовать будут только ему, причем с оттенком презрения. Что вы там писали о его волокитстве за графиней?
Вера с укором глянула на мужа. Значит, пока она делилась его откровениями с Пушкиным, он афишировал ее письма перед Полевым.
— Я только зачитывал интересные кусочки, — немедленно отозвался Петр Андреевич. — Право же, у тебя прелестный слог. Николай говорит, что ты прирожденный журналист…
— Так о графине?
— Там не было ничего предосудительного. Я оставалась единственной поверенной огорчений Пушкина и свидетельницей его слабости. Он впал в отчаяние, что покидает Одессу, особенно из-за чувства, которое развилось в нем буквально в последние дни. Впрочем, оно целомудренно и серьезно только с его стороны.
— Жа-аль, — протянул Полевой. — Вот это был бы скандал. Прекрасная дама, полюбившая бедного изгнанника. Ревнивый муж, использующий служебное положение для мести. Благородный поэт, готовый отстаивать свою честь с оружием в руках. Чем не романтический сюжет? Публика с ума бы сходила… Правда, Воронцов не годится в злодеи.
— Очень даже годится! — Вера вспыхнула. — Какое вельможное хамство! Взять да и вытолкать женщину из города.
— Вандал, — поддержал ее муж. — Не скажу о его прежних заслугах, но сейчас он решительно изменился. В свете должны об этом знать. Общественное мнение существует и мстит за Сверчка.
Полевой крякнул. Он говорил сугубо отвлеченно, потому что понимал: «Онегина» ему не видать, как своих ушей. Пушкин вернулся и постарается сам улаживать дела с издательствами. Если Вяземский этого еще не ощутил, тем горше будет разочарование. А он купеческими кишками чует: нет интереса. Видать, у его сотоварища задето кровное. Раз баба так бесится.
— Что ж, — молвил Николай. — Под таким соусом и залежалый «Фонтан» уйдет со свистом, не то что новинка.
Одесса.
Воронцов держал в руках лист бумаги так, как держат ядовитое насекомое. Двумя пальцами, отведя локоть в сторону и боясь укуса. Когда же письмо упало на пол, граф не нагнулся, чтобы его поднять. Впервые со времени ранения у него кружилась голова. Он сделал несколько шагов и оперся руками о стол.
«Прошу прощения, что сообщаю вам об этом, — писал московский почт-директор Булгаков, старинный приятель Михаила. — Но княгиня Вяземская, вернувшись с юга, повсюду распространяет сплетни относительно поэта Пушкина, кои замыкают в себе и имя вашей супруги».
Воронцов сглотнул. Его рука легла на колокольчик. Вошедшему лакею приказано было позвать ее сиятельство. Когда Лиза вошла, муж на нее не смотрел.
— Какие основания, сударыня, есть для толков о вас? — Он не справился с хрипом в голосе.
Графиня увидела листок, подняла его пробежала глазами. Ноги у нее подкосились. «Если упадет в обморок, значит, виновата», — почему-то быстро подумал Михаил. Лиза дошла до кресла. Но не села в него, а продолжала стоять, беспомощно держа письмо в руках.