Наследник Тавриды
Шрифт:
— Ну-ну, псковитянин, — примирительно улыбнулся Пушкин. — Простим дерзкую девчонку. И поговорим, как мужчина с мужчиной. Места есть?
— Для вас найдутся, — буркнул Жан. — Вы меня не помните. А я вас очень даже не забыл. Вы останавливались у нас в «Надежде», когда ехали в Михайловское. Ждали, пока за вами лошадей пришлют. Обедали. Смотрели нашу библиотеку. Подарили мне книжку про фонтан…
— Полно, полно, — поэт поднял руки. — Сдаюсь. Здравствуй, старый знакомый!
Лапин просиял. Гости пошли в дом. В лучшем нумере на втором этаже бросили вещи и, наскоро умывшись, отправились гулять по Опочке. Жана взяли с собой. Куда ж его девать? Сначала обнаружили длинный сарай, именуемый театром, и долго хохотали у афиши: «Тальянская опера, в коей представлена смерть королевы Дидоны, отплытие князя Енея, любовника Дидонина, и погоня за ним Жоржа Дидора, короля арапского». Потом побрели на городской вал.
Барышни собирали цветы, плели венки, кидали их в реку и загадывали на суженого. Сгоняли Жана в лавку за фейерверком. Установив артиллерию на крутом берегу, поджигали, и бураки взрывались с хлопками пистолетных выстрелов. Полезли купаться. Барышни чуть поодаль за кустами, Пушкин с Жаном прямо тут. Выбрались на берег. Завели хоровод, пели «Ленок». Купили большущую корзину яблок и кидались в воду. На обратном пути завернули в лавку за орешками, изюмом, миндалем и длинными конфетами.
Уже вечером при открытых окнах в нумере, когда Жан принес посетителям шампанского, затеялся разговор.
— Так что же, мсье Лапин? Есть в Опочке красивые барышни?
Жану с нимфами не везло. А Пушкин, оседлав любимого конька, взялся учить его:
— В обращении с дамами не стоит останавливаться на полпути. Нужно идти вперед нагло и без оглядки. Пользоваться где только можно наслаждениями вовсе не платоническими.
— Гадкий вы! — воскликнула Аннет. — Не достойны вы, чтобы вас любили!
— При такой философии, — сказала Евпраксия, кладя на ладонь черный продолговатый изюм, — многим, должно быть, хочется свести с вами счеты?
Пушкин сделал страшные глаза, подтверждая, что да, врагов толпы. Покинутые женщины, рогатые мужья, обманутые любовники…
— Вы что же, господин Пушкин, не верите в постоянное чувство? — допытывалась Анна.
— Что может быть в женщине пошлее постоянства? — потешался сосед. — Такая дама тяготит. Она просит вас уничтожить ее письма — оставьте их на виду. Она шлет вам весточку — отложите ее, чтобы заняться более достойной мишенью. Это высокая наука. Знайте, дитя мое, в свете любовь — род развлечения. Как карты или танцы.
Тут девицы, не выдержав, схватили с дивана подушки и начали дубасить ими поэта по голове и плечам.
Глава 5
Разъезд
Белая Церковь.
— Как ты осмелилась опозорить мужа? — Лиза вздрогнула от пощечины, которую залепила ей мать.
Графиня приехала в Белую Церковь, как побитая собака. Думала спрятаться и наплакаться в объятьях старухи. Но Александра Васильевна впала в такой гнев, что дочь и не упомнила, когда в последний раз видела ее столь грозной.
— Но я… не виновата…
Браницкая возвышалась над Лизой, как колосс Родосский.
— Плохо же я тебя воспитала, если ты не помнишь своих прямых обязанностей!
Хозяйка Белой Церкви закрыла лицо руками. Они сидели одни в спальне Александры Васильевны, которую та предусмотрительно заперла на ключ.
— Как ты могла унизить мужа? Или ты не понимаешь, каким уязвимым делает его нынешнее положение?
— Я иногда думаю, что вы любите Михаила больше, чем родных детей, — с упреком бросила дочь. Графине казалось: мать примет ее сторону. А выходило, она горой стоит за Воронцова.
— Я привязана к твоим братьям, — возразила Браницкая. — Но они — обычные люди. Пустые, как их отец. Михаил другой. Много лет назад я любила такого человека. А он любил весь свет. Тебе повезло. Вы были счастливы. Но ты все расплескала!
— Я ничего не сделала! — Лиза была оскорблена до глубины души.
Браницкая покачала головой.
— Твоя первая обязанность — семья. А ты занялась устройством чужих дел, не задумавшись, как все выглядит со стороны. Это очень легкомысленно.
«Разве ее собственная честь чиста!»
Александра Васильевна легко догадалась, о чем думает дочь.
— У тебя есть право упрекать меня, — сказала она без тени обиды. — Я попала ко двору рано и по неопытности сразу утратила репутацию. Мне было очень тяжело. Я положила все силы, чтобы воспитать вас настоящими дамами. Молила Бога, чтобы ни одна из моих девочек не пережила презрения света. — Плечи старухи затряслись. — Я никогда не думала, что это будешь ты. Только не ты, Лиза!
— Мамочка, ну что же мне делать? — Графиня прижалась к животу Александры Васильевны.
— Самое ужасное, — сказала та, поостыв, — что у Михаила теперь просто нет выхода, кроме как завести любовницу.
Одесса.
Старуха Браницкая ошибалась. Воронцов не ударился во все тяжкие. Хотя очень хотел. Сначала со зла. Потом по естественной надобности. Но… Смешно сказать, он боялся обидеть Лизу. Дикость собственного поведения была для него очевидна. Супруги в публичной ссоре, фактически в разъезде. Однако в глубине души граф не верил виновности жены и все надеялся, что дело как-нибудь объяснится.
В первый же вечер к нему пришла Ольга. Дом Нарышкиных перестраивали, и родственники жили во дворце наместника. Невестка выскользнула из-за полога кровати, когда Михаил, наскучив глотать бренди, поплелся спать. Лунный свет, падавший из открытого окна, делал ее фигуру неестественно легкой. Было бы ложью сказать, что она не приковывала взгляд.
— Вы бы, сударыня, хоть подождали, пока постель остынет, — съязвил Воронцов.
— К чему? Запах третьего возбуждает. — Ольга повернула к нему темные, раскосые, как у рыси, глаза и, по-кошачьи изогнувшись, лизнула деверя в подбородок.