Наследник Тавриды
Шрифт:
— Вы мне можете объяснить, как люди эту же воду и пили?
Наместник шагал под уклон с Инзовой горы. Пухленький, коротконогий спутник едва поспевал за ним. Беднота, получив казенную работу, была рада. Но владельцы двух мельниц в излучине уже выставили городу счет.
— Думаю, когда землю очистят от костей и разровняют, разбить здесь огороды и раздать несостоятельным жителям.
Граф за минуту порождал десяток проектов, тут же отсеивал большую часть и цеплялся за самый исполнимый. Переустройство Бессарабии кипело у него в голове. Он даже чувствовал себя слегка развеявшимся. Не то что в Одессе, где каждая комната, каждая вещь напоминали о ссоре с Лизой. Михаил погнал от себя черные мысли. Если бы местное боярство знало причину бурной деятельности генерал-губернатора, оно бы крепко призадумалось о его рассудке. Где это видано, реформировать край, потому что от тебя сбежала жена?
И тем не менее. Был введен единый подушный налог — десять рублей ассигнациями. Вышел запрет на хождение любых денег, кроме русских. Привезенные графом землемеры межевали Бессарабию на версты и ставили полосатые столбы. Готовилась ревизия жителей…
Нищий домик, возле которого остановились спутники, по окна врос в землю. Горшки на плетне, лошадиный череп у калитки. Нестерпимая вонь от воды. Граф прикрыл рот платком, потом продышался и вошел за ворота. Молодая девка жгла траву и листья, дымом отгоняя мерзкий запах. Босая, в полотняной рубахе, чумазая, как все тут. Воронцов даже удивился: а пишет по-французски не без изящества. К посланию великого князя был приложен листок с ее просьбой.
— Мадемуазель Калипсо?
Девка воззрилась на него с недоверием. Прищурилась. Потом рассмеялась.
— Вы генерал-губернатор? И сюда пожаловали?
Михаил Семенович поклонился.
— Проходите в дом. — Она сделала радушный жест. — Хотя там… еще хуже.
— Мне в любом случае надо повидать вашу матушку.
Дверь открылась. На свет божий выползло дряхлое создание. Ведьминские космы, крючковатый нос. А когда-то она была точная копия дочери, догадался граф. Что делает с людьми время! Карга уставилась на него немигающими белыми глазами. Изумление мелькнуло на ее посеченном морщинами лице. Точно она узнала этого человека, хотя никогда не видела.
— Его высочество цесаревич Константин Павлович получил прошение вашей дочери, мадам, — сказал наместник, с трудом соображая, должен ли целовать ей руку. Некогда эти люди принадлежали к верхам греческого общества, теперь… — Заслуги вашего мужа и его прежнее положение позволяет вам просить пенсион. Я подписал приказ о назначении вам ренты. Выплачиваться она будет в канцелярии Кишиневского градоначальства. Вот бумаги. — Граф достал документы и протянул их Калипсо, потому что старуха вряд ли вообще что-то понимала.
Девушка вцепилась в пакет, как коршун в падаль.
— Добрый господин! — воскликнула она. — Двести рублей ассигнациями! Мама! Мы сможем снять домик на горке!
Полихрони пожевала отвислыми губами, все еще не спуская глаз с лица наместника. К ней пришел человек, которому она причинила зло. Он принес помощь. Забавная штука.
— Ты хоть знаешь, куда явился? — глухим, надтреснутым голосом спросила старуха.
— Да, мадам. Вы промышляете ведовством, а ваша дочь легким поведением.
На щеках Калипсо вспыхнула краска.
— А раз знаешь, так и проваливай! — неожиданно резко закричала карга. — Никто тебя благодарить не будет!
Дочь ахнула и прикрыла рот ладонью. Но наместник не пошевелился.
— Я лишь исполняю волю его высочества, — ровным тоном произнес он. — Горе, которое вы перенесли, извиняет ваше нерадушие.
Старуха расхохоталась.
— Сюда приходил человек. И по его просьбе я навела на твою семью порчу. Что теперь скажешь?
Воронцов внутренне сжался.
— Я могу поправить, — с вызовом бросила карга. — Тебе стоит только захотеть, и все будет по-прежнему.
Видит Бог, ничего на свете Михаил не желал больше! Минуту он молча смотрел в лицо Полихрони. Потом покачал головой.
— Дурак! — не выдержала старуха. — Убирайся, и дорогу забудь к моему дому.
Наместник еще раз поклонился.
— Мадемуазель, ваша матушка не в себе. Надеюсь, вы возьмете труд позаботиться о получении денег и приискании приличного жилья?
Калипсо усиленно закивала, прижимая к животу пакет с документами.
Граф вышел за ворота. Все это время Вигель сидел у куста ракиты в переулке. По лицу спутника он понял, что разговор шокировал того. Поделом! Говорено было, куда идет. Они уже двинулись вверх по улице, когда сзади послышалось шлепанье босых ног. Их догоняла растрепанная Калипсо.
— Ваше сиятельство. — Она с трудом дышала. — Подождите. Мама не может снять порчу сама, даже из благодарности. Вы должны попросить.
Михаил грустно улыбнулся.
— Мой совет, сударыня, не наследуйте за матерью ее ремесла.
— Я не успею.
Только тут граф заметил, что румянец не проходит, чахоточным цветом пламенея на щеках у девушки.
— Есть дары, за которые приходится платить, — сказала она.
Вечерело. Михаил брел по кишиневскому переулку. На окраине города, в излучине Быка цыгане поставили кибитки, распрягли лошадей, разбросали по земле грязные циновки, затеплили костры. Пение и позвякиванье бубнов доносилось издалека. Сам не зная, зачем, граф пошел на звук. Он не любил ничего дикого. Но его сердце сейчас отзывалось на варварский напев и полнилось непереносимой болью. Как будто за грудиной бьется птица, ей тесно, она ломает крылья, но не может вылететь наружу.
«Что я наделал!» Было все. И ничего не осталось. Мудрено ли, что Лиза чувствовала себя покинутой? Они почти не виделись, пока муж упивался своей занятостью. Нужностью. Умением делать дело там, где другие опустили руки. Граф как с цепи сорвался. Работать, он так хотел работать! Отставка далась тяжело. «Не я нужен службе. Служба — мне». А Лиза… Лиза подарила четыре года счастья, в котором постоянно чего-то не хватало.
Чтобы заполнить брешь, Михаил поставил на карту все. Боялся прогневить императора. Не позволял себе лишнего движения, слова, чувства… Что вышло? Потерял себя. Потерял жену. Не помог шкодливому, но, в сущности, безобидному мальчишке. Черствый, холодный человек! Что мешает сейчас отправиться в Белую Церковь? Характер. Воронцов умел дуться месяца по два. Но хуже всего — Лиза не подавала ни малейшего знака к примирению. Ни письма, ни устной весточки через слуг. А ведь по срокам ей скоро рожать. Если и после родов она не захочет его видеть…