Наследник Тавриды
Шрифт:
Тоска! Тоска! И скука. «Мне скучно, бес!» Мне скучно без… Все, что напоминает море, наводит грусть. Журчание ручья, голубое небо… Слава богу, небо на севере серое, а луна похожа на репу. Нет ни саранчи, ни «Милордов Уоронцовых». Одна мольба: хоть слово об Одессе!
Санкт-Петербург.
По погоде правое, контуженное ухо у Бенкендорфа закладывало. Утром 7 ноября он шел к Главному штабу и поминутно тряс пальцем в раковине, стараясь вернуть ускользающий слух. Денек обещал быть тихим. На небе ни облачка, а Нева застыла, как студень.
Настроение портилось еще и оттого, что сейчас предстоит напрягаться и читать по губам не расслышанные слова. Есть люди хорошие, говорят громко. Например, его высочество Николай Павлович. А есть — специально бормочут под нос. Издеваются. Император, даром что сам глухой, никогда не повысит голоса, чтобы его поняли. Или Жуковский. Привык лопотать вирши, не разберешь, чего хочет. Другое дело дочки или маленький наследник. Как начнут звенеть, за три зала слышно! На Руси должны быть внятные государи.
Пребывание в Главном штабе не прибавило Бенкендорфу оптимизма. Дибич, как дорвался до власти, стал несносен и мариновал приглашенных у двери часа по два. Ни Петр Михайлович Волконский, ни тем более Закревский не позволяли себя такой пошлости. Проведенный адъютантом к кабинету, Александр Христофорович невозмутимо сел на стул и вытянул вперед длинные ноги. Пусть спотыкаются!
Хуже всего, что с собой нельзя было захватить ни газету, ни книжку. По уставу не положено. Сиди, кукуй. А минуты при таком ожидании растягиваются, как капли ртути. Вышел в восемь. Уже десятый. Одно удовольствие — смотреть в окно. Тут Бенкендорфа удивил порыв ветра, с неожиданной силой ударивший в стекло. Рамы справа от кабинета распахнулись, адъютант поспешил их закрыть и выругался, обнаружив, что крючок выворочен вместе с куском дерева. Молодой человек глянул через площадь в сторону Невы.
— Мать твою-ю! — невольно сорвалось с его губ.
Только неординарное зрелище могло заставить его забыться в присутствии генерала. Бенкендорф тоже встал и подошел к окну. Дворец как будто надвинулся на них зеленой громадой, а за ним над рекой небо было сплошь черным, отчего и все вокруг приняло мрачный, угрожающий вид. Ветер с каждой минутой крепчал, и юноша уже не мог удерживать ставни.
— Бросьте, — приказал ему Бенкендорф.
— Разобьются, — жалобно отозвался адъютант.
— Сегодня много чего разобьется.
Тон генерала заставил молодого человека побледнеть.
— Наводнение?
— Мы на третьем этаже, — ободрил его Бенкендорф. — До крыши ни разу не добивало.
Его слова были прерваны страшным грохотом, донесшимся с набережной. Там, между Дворцом и Адмиралтейством, через парапет перебросило бриг и брюхом поволокло по брусчатке. Длинная волна высотой с одноэтажный дом шла с Финского залива. Там, где она встретилась с Невой, воды поперли вспять и забурлили, точно кто-то бросил на дно дрожжи. Все реки и каналы города жадно потянулись наверх. Вышли из берегов, вспучились и почернели. Клокочущая вода хлестала через гранитные тумбы. Страшно было подумать о тех, кто оказался застигнут ненастьем в подвалах. Еще совсем молодым после одного из наводнений Бенкендорф вытаскивал утопленников из цокольной кухни под Зимним. Синие лица с выпученными глазами. Во рту у одного оказался рак.
Александр Христофорович перекрестился и пошел к лестнице. За спиной хлопнула дверь кабинета.
— Что происходит? — закричал Дибич.
Оставив мальчишке-адъютанту безопасное право успокаивать начальство, генерал двинулся вниз. Вода все пребывала. Дворцовая площадь превратилась в огромное бурливое озеро. Улицы — в реки. В вестибюле скопилось множество военных. Двери подперли сдвинутыми диванами и конторками. Сквозь щели, как на тонущем корабле, хлестала вода.
— Стыдно, господа старшие офицеры, — бросил Бенкендорф. — Там люди на деревьях.
— На чем мы поплывем?! — истерично крикнул кто-то. — На перевернутых столах? С бумажными парусами?
— Надо открыть двери.
Ему никто не посмел возражать. Но и не сдвинулся с места. Александр Христофорович сам подошел к входу, потеснил пару кресел. Остальное сделала напиравшая вода. Поток разом хлынул на мраморные плиты. Люди закричали и подались к лестнице. После первого удара волна несколько утихла и просто встала выше пояса. Значит, на площади по грудь. Ноябрь. А хорошо в Италии…
Генерал пошел вперед. На крыльце Главного штаба он обозрел окрест. Невдалеке по волнам метался вольный челн. Откуда его принесло, какова судьба хозяев? В кольцо на носу был продет обрывок веревки. Имелись и весла, как безвольные руки, опущенные в воду. «Радуйся, Заступница всего рода христианского!» Александр Христофорович поплыл. Бурливая вода крутила воронки, волны шли навстречу друг другу, неся всякую дрянь. Неожиданно у пловца разложило ухо, и он услышал грохот стихии во всей красе. Лучше быть глухим.
Челн вертелся совсем близко. Бенкендорф поднажал. Его пальцы вцепились в борт. Теперь главное — залезть. Это получилось не с первой попытки. Счастье, что лодочка не опрокинулась ему на голову. Ее несло к Фонтанке. Гиблое место. Генерал налег на весла и не без отчаянных усилий зарулил за угол Штаба.
Первый несчастный, которого он увидел, сидел на фонаре. Это был лавочник, вцепившийся в мачту и поминутно сползавший задом в ревущее месиво. Бенкендорф снял его и отвез к ближайшему дому, где из окон второго этажа спасенного втянули на веревке. Вообще, пооглядевшись, генерал должен был признать, что город жив и даже населен не одними жертвами. Мимо него пронесло бот, команда которого снимала людей с крыш. Где-то впереди слышался грозный рык, и только когда в простенках между домами проплыла целая галера, Александр Христофорович понял, что это губернатор Милорадович вышел навстречу стихии.
Народ гроздьями висел на деревьях. Забивался в высокие ниши для скульптур на правительственных зданиях, седлал плечи кариатидам. Один чудак забрался в бронзовую квадригу, которую держал под уздцы неподвижный римский легионер, клоня шлем под ударами ветра. Лодчонка Бенкендорфа дала течь. Но он сумел пристать к высокому крыльцу Адмиралтейства и оттуда перебраться на катер, которым командовал молоденький безусый мичман. Матросы огрызались, не горя желанием лезть в преисподнюю.
— Отставить! — рявкнул Бенкендорф. И хотя морские сухопутных не переносят, но генерал-адъютантская форма возымела действие. — Гвардейский экипаж! …твою мать!