Наследники Ассарта (Капитан Ульдемир - 4)
Шрифт:
– Кто стучит?
– Мать Властелина! Время кормления.
Створки приотворились – сначала чуть-чуть, потом достаточно, чтобы можно было пройти по одному. Я пропустил Ястру вперед. За дверью оказалась узкая прихожая, и в ней, загораживая путь, стоял тарменар; ствол его оружия был направлен прямо в мою грудь. Он наверняка узнал меня, но и бровью не повел.
– Советник со мной, – сказала Ястра. – Ветра нет.
Последние слова означали, видимо, что она свободна и действует без принуждения. Когда они были произнесены, часовой отступил, прижавшись спиной к стене и подняв ствол, словно шлагбаум:
– Можно
Только после этого мы вошли в детскую – наверное, другого названия этой комнате было не придумать.
На пороге я остановился, пытаясь вспомнить, что же здесь находилось раньше, когда я еще жил в этом доме. И тут же усмехнулся: я входил сейчас в собственный кабинет – рабочее место Советника Жемчужины. Правда, тамбура тогда не было – его выгородили уже после. Ну что же: разумное использование освободившейся площади. Можно было только надеяться, что хоть жилые апартаменты мне сохранили.
Здесь находился еще один солдат, вернее – Острие стpелы. Ястра кивнула ему:
– Разрешаю выйти. Позову, когда понадобится.
Унтер отсалютовал и вышел. Слышно было, как в коридоре щелкнула зажигалка, и я подумал, что передышка лишь обрадовала охранника. Ястра затворила дверь, что вела в прихожую. И только после этого кивнула мне, как-то непривычно для меня улыбаясь:
– Ну, иди. Да смотри же!..
И откинула кружевной полог.
Младенец безмятежно спал. Я на его месте вел бы себя точно так же – при такой-то охране. Ястра оказалась заботливой матерью. Минуту-другую мы постояли молча, любуясь. Я, во всяком случае, изо всех сил делал вид, что любуюсь. Меня и на самом деле охватило давным-давно уже не испытанное чувство; я затруднился бы точно охарактеризовать его, но это было нечто, подобное медленному растворению в сахарном сиропе, обладающем, однако, крепостью матросского рома. Что же касается зрительных ощущений, то младенец был как младенец, все у него, по-моему, было на месте – во всяком случае то, что я мог увидеть. Упитанный младенец и, я бы сказал, миловидный. Мой сын. Чертовски трогательно это было, ей-Богу.
Я нагнулся пониже, стал протягивать руки, чтобы извлечь его из гнездышка. И был немедленно отвергнут – не мальчиком, конечно, его мамашей, – с такой силой, что чуть не впечатался в противоположную стену.
– Ты с ума сошел! Весь в заразе!..
Господи! Да, я основательно успел забыть, как это бывает.
– Не спpосил даже, как его зовут, и лезешь!
Правильно, не успел. Как-то не подумал.
– Извини, ты права, конечно. Как всегда. Как же его зовут?
– Ну спасибо, что поинтересовался наконец. Запомни: Яс Тамир. По традициям Династии и моего рода, в имени должны быть элементы имени матери, отца и рода. Тамир Третий, кстати, был великим завоевателем. Он семьдесят лет возглавлял наш род – великий род горных Тамиров. Запомни это навсегда!
Прочтя эту нотацию, Ястра сама, с великой осторожностью, извлекла младенца из его уютной норки. Он открыл глаза. Я испугался, что сейчас заревет, – я этого не люблю, – но он, похоже, понял меня и промолчал. Видимо, родственная связь между нами и в самом деле была достаточно крепкой. Ястра же, держа ребенка на руках, уселась на мягкий табурет…
– Ты что… ты что?!
– Собираюсь кормить, естественно; я не признаю кормилиц: потом властелинам приходится разбираться с молочными братьями.
Она явно имела в виду свою грудь – ту, что извлекла сейчас из соответственно сконструированной одежды. Ребенок разинул рот, не дожидаясь команды, и принялся за работу. Ястра глядела то на него – с прямо-таки рекламной улыбкой (при помощи таких вам стараются всучить зубную пасту или жевательную резинку), то на меня – взором победительницы.
Я и в самом деле чувствовал, что позиции мои слабеют. Я успел основательно забыть ее, да и дела не способствовали размышлениям о любви. Но сейчас она была перед моими глазами, и…
– Убери руку! – Это было озвучено голосом разгневанной кобры.
Пришлось отдернуть пальцы.
– Я только хотел убедиться, что это не мираж…
Она усмехнулась – совсем как раньше:
– Ты, кажется, не против?..
– Полностью – за.
Черт, у меня даже голос сел.
Она же из змеи превратилась в горлинку – или какие там еще бывают воркующие птички:
– Я тоже…
Я уже стал оглядываться в поисках удобного приспособления; честное слово, я охмелел, не найду другого слова. Она вовремя вернула меня к реальности:
– То, чего тебе хочется, милый, ты получишь в соответствующей обстановке, а не на глазах у всех подсматривающих. Но может быть, ты хочешь идти по стопам Изара? Тебе нужны зрители?
– Да я вовсе не имел в виду…
– Помолчи, помолчи. Итак – даю тебе семь часов, чтобы ты привел себя в порядок. Не слишком много, по-твоему?
– Меня это устраивает. Смогу хоть немного отдохнуть. Только – где?
– Кабинет твой я, как видишь, заняла. Но личные апартаменты Советника по-прежнему в твоем распоряжении.
Это и в самом деле было очень кстати.
– А теперь, – сказала она, – официальная часть. Не исключено, что кому-то все же удалось заметить твой приход. Пусть все наушники Изара знают, для чего ты прибыл, и делают вывод, что ты немедленно и убыл. – Она усмехнулась.
– Я готов.
– Советник! – произнесла она громко и четко, так, что слова ее, пожалуй, можно было бы услышать едва ли не во всем Жилище Власти даже и без подслушивающих устройств. – Я сердечно благодарю вас за все услуги, оказанные вами Власти в дни вашего пребывания на посту. С искренним сожалением должна сказать вам, что изменившиеся условия делают вашу дальнейшую деятельность в этом качестве излишней. Вам будет выплачено установленное вознаграждение, мне же остается лишь пожелать вам всяческих успехов в делах, которыми вы станете заниматься в дальнейшем.
И она протянула мне руку для поцелуя. Я снова опустился на колено.
– Сердечно благодарю Жемчужину Власти и мою повелительницу за все благодеяния, оказанные за время моего пребывания на посту Советника, и за ту высокую оценку, какую ей угодно было дать моим скромным усилиям. Желаю править без забот многие циклы и десятки циклов. Дни службы Жемчужине останутся счастливейшими в моей жизни. Низко преклоняюсь.
Теперь все формальности можно было считать совершенными. Те, кого это интересовало, получили возможность с облегчением перевести дыхание: моя отставка прошла без всяких неприятных неожиданностей.