Наследники Ассарта (Капитан Ульдемир - 4)
Шрифт:
Так, во всяком случае, они должны были думать.
Что же касается меня, то мне и в самом деле не мешало поспать если и не в свое удовольствие, то хоть несколько часов.
3
Распрощавшись с Жемчужиной Власти согласно всем требованиям этикета, так что даже самый строгий блюститель ритуалов не нашел бы, к чему придраться, я покинул ее приемную и безмятежно направился по длинному и, как всегда, полутемному коридору по направлению к моим комнатам.
Все шло нормально. Даже до удивления. Дверь, что вела в мои покои, оказалась незапертой. Внутри все было, похоже, в том же состоянии, в каком осталось, когда я в последний раз – кажется, уже очень давно – выходил отсюда. Я раздвинул створки шкафа. Мой гардероб не понес никакого ущерба, так что можно было выбрать наряд по своему вкусу. Я достал халат и направился в ванную.
Теплый душ помог расслабиться. Предвкушая несколько часов полного ничегонеделания – блаженное, давно уже не испытываемое состояние, – я переместился в спальню, разобрал постель, с удовольствием отметив, что белье оказалось свежим, и сразу же провалился в радужную неразбериху сновидений.
Сперва я подумал, что это очередной сон, которых я успел уже увидеть уж не знаю, какое количество. Снова был лес, в котором мы только что праздновали новую встречу друзей на Ассарте, передо мною стоял Риттер фон Экк. Он говорил:
– Капитан, эти парни засунули нас в машину и везут куда-то. Мы не сопротивлялись, хотя они, конечно, для нас не противники. Если у тебя все в порядке – откликнись и решим, что нам сейчас предпринять для пользы дела. Мы нужны тебе сейчас – рядом с тобою? Или, может быть, сразу уточним, кому куда направиться и в какой роли? Чтобы не терять времени.
Он вопросительно смотрел на меня. Я с интересом ждал, в какую сторону сон повернется дальше. Но сон не поворачивался. А Уве-Йорген, обождав, снова начал:
– Капитан, вызывает Рыцарь. Слышишь меня? Нас тут подхватили эти парни…
Слово в слово он повторил уже сказанное. И только тут я сообразил, что это вовсе не сон. Хотя и по-прежнему лежал в мягкой постели, на свежих простынях. Это был вызов по нашей местной связи, которая не нуждается в приборах и устройствах, не боится никакого глушения, а передача идет из головы в голову. Сколько я успел проспать? Три часа. Бедные тарменары. Они не понимали, как легко любой из нас мог бы стряхнуть их с себя – не труднее, чем заползшего на сапог жучка.
– Рыцарь, здесь капитан. Слышу, все понял. Приказ: пока что сопротивления не оказывать. Потому что они везут вас сюда, в Сомонт. А я тем временем подумаю – кому что. На «Алис» никто не наткнулся?
В его голосе прозвучало удивление:
– Хотел бы я знать, как это может случиться.
– Да нет, это я так… спросонья. Хорошо. Вызовешь меня, как только прибудете на место.
– Понял, капитан. А если в дороге станет опасно?
– Разберетесь сами. И найдете меня. Нахожусь в моем официальном месте. Если будут изменения – сообщу этим же способом.
– Принято к исполнению. Конец связи.
– Успеха.
Я снова расслабился. Прекрасно: можно было доспать никак не менее трех часов. Если, конечно, еще кому-нибудь не придет в голову помешать человеку с толком использовать заслуженный отдых.
Глава шестая
1
В тесной кухоньке уединенного домика на окраине Сомонта на полпути от плиты к столу Леза остановилась: в комнате маленький Растин снова заплакал в своей постельке; кормить его было еще не время – просто он не терпел одиночества. «Он не очень здоров, – тоскливо подумала она, – да и что удивительного при такой жизни: у нас слишком мало витаминов, одни консервы, хотя Миграт и старается. А потребности у маленького Растина, похоже, уже соответствуют его происхождению. Такой же властный, как его отец. О котором он никогда ничего не узнает». Это Леза решила твердо.
Ценой этого незнания будет спокойная, мирная и долгая, как она надеялась, жизнь; ничего другого для своего сына – он ей принадлежал, только ей! – Леза не желала. И верила, что и Миграт с нею согласится. Она как-то привыкла к мысли, что Миграт всегда будет рядом с нею и ребенком. Они, правда, не были семьей. Тело ее отвергало этого мужчину. Магистр же, явно неравнодушный к ней, не требовал близости; но ведь это – искренне полагала Леза – не главное, духовно же, ей казалось, они едины. Он никогда не говорил о своем отношении к ней, но слова тут и не были нужны, она чувствовала это всем своим существом. Она была благодарна ему за то, что он, после единственной и неудачной попытки, до сих пор не требовал от нее ничего, как от женщины, хотя – казалось ей – временами снова был очень близок к этому. Отсутствие физической близости не тяготило ее: в глубине души она понимала, что Изара ей никто не заменит, только к нему она, как ей казалось, до сих пор испытывала подлинное влечение. Случайный эпизод с историком – ночью в архивной каморке Жилища Власти – только убедил ее в этом. Но оказалось, что теперь, когда в жизнь пришел Растин, она отлично обходится без постельных отношений. Может быть, и Миграт стал таким же?
В остальном же он вел себя безупречно. С той поры, как она, не рассуждая, позволила брату Изара увезти себя с родной планеты, те несколько месяцев, что они находились на Инаре, и вот теперь, когда он, точно так же ничего не объясняя, велел ей собираться и привез назад, он не пытался с нею спорить! Быть может, потому, что она и не пробовала ему противоречить, понимая, что он куда опытнее и лучше знает, что нужно делать для ее благополучия. В ответ она вела хозяйство – и там, и здесь, на Ассарте, в этом окраинном, удаленном от другого жилья домике.
Странно, но в часы одиночества, когда Миграт в очередной раз уходил надолго по своим делам, она почти не думала об Изаре, об их прошлом. Не то чтобы старалась прогнать подобные мысли; они просто не приходили. Однажды, подумав об этом, она сама удивилась: она ведь любила Изара, сильно, по-настоящему, насколько она могла об этом судить. Тогда любила. Наверное, думала она, то была просто другая жизнь, совсем другая. Леза прожила ее с начала до конца – и жизнь кончилась, началась новая, а всякому свойственно жить интересами именно теперешнего своего существования – даже если в памяти и сохраняется что-то от предыдущего: в том, минувшем бытии жил совсем другой человек и все, что происходило с ним, не имело к нынешней Лезе никакого отношения, не должно было волновать ее – и на самом деле не волновало. Именно поэтому даже ребенка она теперь воспринимала только как своего сына, как если бы в его зарождении никто больше не участвовал.
Наверное, такое восприятие выработалось подсознательно – чтобы не позволить никому влиять на судьбу сына с момента его рождения. Это она будет решать сама. Тут никто ей не указ. В остальном же она готова была жить так, как ей скажут. Кто? Сегодня – Миграт, а завтра? Но о завтрашнем дне она и не думала. Люди, – предполагала молодая женщина, – все скорее всего одинаковы, а то, что кто-то из них обладает Властью, а кто-то другой подметает улицы, никакой роли, по ее мнению, не играло. Долг всякого мужчины был – обеспечивать женщине и ребенку пищу и безопасность, вот и все.