Наследники Ассарта (Капитан Ульдемир - 4)
Шрифт:
Дело было так: на четвертый день после его возвращения на Ассарт, на рассвете, уже в столице, близ Спортивной площади, в двух шагах от старого жилья, его схватили солдаты. Их было трое – в чужой форме. Похоже было, что тут война все еще продолжалась…
Историк пытался деликатно сопротивляться и уверял, что у него с собой имеются жизненно важные для Ассарта документы, которые он просто обязан как можно скорее доставить в Жилище Власти.
Солдаты потащили его с собой, лишь ухмыляясь и невежливо подталкивая.
Таким образом он оказался в подвале, на базе Охранителя. Теперь уже – главной из нескольких баз.
Его отвели в тот угол, где за кое-как сколоченным из старых половиц барьером стояло, сидело и лежало прямо на полу десятка полтора задержанных горожан; пространство это было разграничено такими же досками пополам, и в правой половине находились мужчины. В левой же части отгороженного угла – женщины.
И первой, кого он увидел среди них, была Леза.
Владетельные донки, великие и малые, передвигаясь с великой осторожностью, собрались вместе с сопровождавшими их людьми в городе Плонт, столице Великого донкалата Плонтского. Отсюда они намеpевались двинуться в Сомонт единым караваном: по слухам, на дорогах донкалата Мармик было беспокойно.
Не было только одного: донка Яширы, владетельствующего в донкалате Самор.
– Ждать не будем, – решил Намир, Великий донк Плонтский. – Он наверняка заблудился у себя дома, в непроходимом лесу.
– Или среди нефтяных вышек, – добавил Великий донк Тамирский, тоже промышлявший нефть – до войны.
Длинный караван тронулся. И не успела последняя машина пересечь границу Мармика, как принятые предосторожности начали оправдываться: караван обстреляли и пытались остановить – скорее всего какие-то разбойники.
Но это оказалось им не под силу: хорошо вооруженная охрана открыла ураганный огонь, а машины увеличили скорость.
Так что караван благополучно продолжил движение к столице единого Ассартского государства.
Пока еще единого.
3
Она сидела на табуретке, отвернувшись, насколько было возможно, от остальных, и кормила ребенка, кое-как прикрывая грудь несвежим платком. Глаза ее были устремлены на младенца, и Хен Гота она не заметила. Но он – он-то узнал бы ее, если бы она даже располагалась спиной к нему.
– Леза! – не удержался он от крика. Оттолкнув солдата, кинулся к женщине. Ему в этот миг и в голову не пришло, что женщина могла до сих пор хранить обиду на него – незадачливого насильника. Она же, повернувшись всем телом вместе с сыном и увидев новоприбывшего, не только не улыбнулась ему, но даже нахмурилась, и в ее взгляде промелькнуло выражение неприязни.
Правда, в следующий же миг глаза ее изменились. Взгляд ее потеплел – так показалось историку. Но смотрела она при этом более не на него. Отвернулась, как от пустого места. Он невольно повернул голову. В этой части подвала не было никого, кроме солдата, все еще крепко державшего Хен Гота за плечо. И улыбка эта, вероятно, именно солдату и предназначалась.
Это было совершенно непонятно. Даже – как бы сказать – противоестественно. Как и то, что солдат точно так же улыбнулся ей.
Но рассуждать было некогда. Тот же солдат дал ему понять, что следует войти к остальным мужчинам. Он больше не улыбался. На сей раз обошлось, правда, без битья. Введя Хен Гота за барьер, сам охранник остался по ту сторону загородки. Вероятно, он состоял при задержанных часовым или кем-то в этом роде.
Странно: оказавшись в углу, историк вдруг почувствовал себя куда увереннее, чем еще за минуту до этого. Наверное, потому, что Леза была здесь, а Миграта не было, и он теперь оставался единственным ее защитником – и обязан был проявить при этом все необходимые качества. Что касается ее заигрывания с солдатом – Хен Гот, как ему показалось, понял, в чем дело: она боялась за ребенка – и потому готова была улыбаться всем и каждому. Думать о том, что она могла бы и не только улыбаться, историк себе категорически запретил.
Правда, и сейчас, когда солдат отошел от загородки, Леза даже не попыталась найти Хен Гота взглядом – чтобы хоть получить ободряющий кивок с его стороны. Но ведь и это можно было объяснить простой предосторожностью. Тем более необходимым казалось – дать ей понять, что он, историк, чувствует себя сильным и готов к самым серьезным поступкам…
Размышляя так, он невидящим взглядом смотрел на нескольких вошедших в подвал офицеров. Они остановились неподалеку от выхода, переговариваясь. Один из них обратил внимание на задержанных горожан. Увидев Хен Гота, нахмурился и подозвал к себе охранявшего горожан солдата.
– …Ну, чего хватаешь, тупое рыло!
Никогда бы историк не подумал, что осмелится сказать такое солдату, который почему-то вновь приблизился к нему.
К счастью, воин не понимал ни слова по-ассартски. Так что обошлось. Он знаком показал Хен Готу, что тому следует выйти из загона и подойти к офицерам.
Пожав плечами, историк повиновался.
Леза так и не посмотрела на него.
4
Охранитель, погруженный, как все последние дни, в свои планы, встрепенулся: прибыли еще офицеры. Слухи о новом командовании распространялись среди рассыпавшегося по чужой планете воинства со скоростью, превышавшей, пожалуй, даже скорость звука, и ничего удивительного: солдатский телеграф всегда являлся самым быстрым, хотя официально никогда не признававшимся, средством связи в подразделениях Десанта Пятнадцати. Войско росло, порядок в нем устанавливался. И, поскольку большинство людей всегда тяготеет к определенности правил жизни, в ряды армии Охранителя стали вступать и те военачальники – старшие офицеры и генералы, кто успел уже создать какие-то свои, пусть и не очень крупные, формирования, чтобы было чем командовать. Так что Охранитель – или Предводитель Армад, как он звался в войсках, имел все основания быть довольным и повернулся к вновь пришедшим, доброжелательно и вместе с тем требовательно, по-начальственному улыбаясь.
И тут же едва не выказал удивления, что было бы недостойно Предводителя Армад: среди десантных комбинезонов мелькнула неожиданная в этой обстановке фигура штатского, облаченного в какие-то отрепья, но тем не менее и выражением лица, и какими-то еще уцелевшими признаками привычки к независимому поведению никак не походившего на обычного горожанина. Хотя во взгляде его и был заметен страх.
Видимо, и сами явившиеся поняли, что нужно объяснение. И один из офицеров, с вышитыми на погонах листьями полковника войск Лезара, вытолкнул чужеродно облаченного вперед:
– Вот, Предводитель Армад, доставили. Наши разведчики обнаружили неподалеку, в развалинах. Возможно, он лжет, однако упорно утверждает, что был тут большим начальником во власти Ассарта. Подумали – может быть, он представит интерес…
Приведенный переступил с ноги на ногу, проглотил комок. Но заговорил бойко, хотя голос – чувствовалось – вот-вот сорвется по-петушиному:
– Я – Главный Композитор Новой Истории Великого Ассарта. И я требую…
Было ли так на самом деле или офицерам почудилось – в глазах Предводителя Армад искрой проскочил подлинный интерес.