Наследники легенд
Шрифт:
У фонтана он умылся, привел, насколько это было возможно, в порядок одежду, прополоскал рот, чтобы избавиться от гадкого привкуса, и старался не думать о том, что все это, может быть, зря, что книги врут, а легенда о силе мира – лишь глупая старая сказка.
– Ваше высочество! Где вы были? Ваша матушка места себе не находит!
Судьба давала шанс организовать проверку немедленно – на пустой алее, освещаемой яркой луной, его встречал ненавистный материн маг.
– О боги! – картинно заломил руки пригретый доверчивой принцессой лжец. – Вас кто-то обидел? Вы плакали? А это у вас на рукаве – кровь?
– Я убил Лима.
– Что? –
– Я. Убил. Своего. Пса. И все из-за тебя, урод! Из-за тебя!
Непростой это был нож. Не потребовалось усилий, чтобы вогнать его по рукоять в грудь целителя. А кольцо вдруг впилось в палец раскаленными иглами, и по телу прошел жар.
Истман готовился к этому дню, читал магические трактаты, запоминал рисунки плетений, заклинания и жесты, чтобы знать, что делать, когда получит желанную силу. Одна из книжных формул пришлась кстати, и, воссоздав ее с третьего раза, он распылил труп мага. Его никогда не найдут.
– Истман, милый, где ты был так поздно?
– В парке, матушка. Мой щенок убежал, и я пытался его найти. Но…
– Не расстраивайся, дорогой, это же собака. Погуляет и придет. Кошка тэсс Алис сегодня тоже сбежала. Два часа не могли ее отыскать, а недавно она как ни в чем не бывало появилась в малой гостиной. И Лим вернется, вот увидишь.
Через три дня кошка фрейлины снова пропала. Навсегда…
Ночью он смог подняться. Встал на четвереньки и, сжимая в руке Убийцу Магов, пополз к тому месту, где спали колдунья с внуком. Хватит, пора. Надоело терпеть ее трескотню и унизительные процедуры, сдерживать дрожь в теле и бороться с выжигающим нутро желанием. Время пришло. Сейчас. Пусть на несколько часов, пусть даже на несколько минут, но силы, которую он отберет у ведьмы, хватит на то, чтобы унять эту жажду. А потом он пойдет дальше, найдет еще кого-нибудь. А потом еще. И еще…
Жизнь давно уже разделена напополам: либо он слаб и беспомощен, мучимый иссушающими тело и мозг желаниями, либо могуществен и пьян от разлившегося в крови чужого дара. И второе куда приятнее первого, а третьего не дано.
Ольгери лежала на боку, положив под голову сумку и прижимая к себе свернувшегося продрогшим котенком внука. Отшвырнуть мальчишку и вогнать нож в ее сердце… Но Истман подумал, что мальчик тоже может нести в себе частичку дара. Небольшую, но сейчас каждая капелька пригодится, даже самая маленькая. Не было сил для замаха, но нож легко скользнул между ребер, а вторая рука мужчины зажала ребенку рот – лишняя мера предосторожности, Сайли не издал ни звука, только дернулся всего раз и затих. Но Истман не почувствовал ничего. Мальчишка был пустышкой. Он оттолкнул его, Ольгери заворочалась и, наверное, уже готова была открыть глаза, когда Убийца Магов вошел в ее грудь. Женщина всхлипнула, затряслось в предсмертной судороге ее тело… Истман вздрогнул. Ничего. Ни жара чужой силы, ни знакомого чувства всевластия и вседозволенности – совсем ничего.
– Что-то не так, ваше величество? – возник рядом Брунис. – Ножечек не помогает? Силы не дает? И не даст. Потому что вся сила теперь моя! Моя!
Маг расхохотался, и от этого смеха взорвались болью виски и поплыли радужные круги перед глазами, прежде чем на Истмана рухнула тьма.
– И что тебе не лежалось? – Мокрая тряпка шмякнулась на лоб. – Позвал бы, если что нужно было, у меня сон чуткий.
Колдунья. Живая и невредимая. Снова бубнит что-то себе под нос, снова поит горькими травами… Как же хорошо! А ночью… Ночью был просто кошмарный сон. И Брунис, и его слова о силе. Не может она вся принадлежать ему, даже если он добрался до костей Велерины. У Ольгери есть. А значит, и у него, у Истмана, будет. Немного попозже будет, когда окрепнет и не станет терять сознания, проползши каких-то три гиара.
– Квелый совсем, – вздохнула травница. – Эдак до самой Черты тащить тебя придется. Давай-ка мы вот что… Да брось ты дрянь эту!
Цепкие пальцы вырвали из руки заветный нож и отбросили в сторону.
– Зря я тебе его дала, – перебила Ольгери возмущенное мычание. – На недобрую память. От такой памяти злоба одна, сны тревожные. Забывать нужно. Забвение – вот лучшая месть.
– Чем лучшая? – прохрипел Истман, не сводя глаз с упавшего в траву оружия.
– Для тебя лучше, для души твоей, для спокойствия.
Спокойнее было бы видеть Бруниса с ножом в груди.
– Лежи, не дергайся. Поглядим, что еще смогу.
От ее ладоней пошло тепло. Глаза закрылись сами собой, а сознание приготовилось провалиться в светлый сон. Но сиплый кашель женщины вернул в реальность. Она побледнела, как-то разом осунулась, постарела будто на десять лет, отдав ему силу. Отдала. Сама.
Истман сел, отметив, что уже почти не чувствует боли. С удивлением поглядел на колдунью. Нет, он видел немало магов-целителей, некоторые из них творили истинные чудеса, возвращая больных едва не из-за грани, но то была их работа. Они получали за это деньги, и немалые, почет среди своих и славу среди простых смертных. Но просто так? Ради чужого, незнакомого человека? Зачем?
– Зачем ты это делаешь? – не удержался он от того, чтобы спросить. Ведь завтра, возможно, ее уже не будет в живых, и он никогда не узнает.
– А как же еще? – Ольгери с трудом поднялась и, пошатываясь, дошла до тенистого дерева. Присела, прислонившись спиной к широкому стволу. – Дар затем боги дают, чтоб другим помогать. А иначе, какой в нем прок?
Власть. Богатство. А еще – огонь в крови, легкость в каждом движении…
– Отдохну чуток, и дальше пойдем, – выдохнула травница, прикрывая глаза. – А ты съешь там чего-нибудь да воды во фляги набери.
Поесть. Он знал, что в сумке у колдуньи лишь сухари да орехи, что набрал вчера Сайли, но думал об этой скудной пище с удовольствием, а желудок требовательно урчал. Только сначала Истман поднял нож. День-два, и целительница снова окрепнет, и можно будет отобрать у нее то, чему она не знает цены.
Сайли с недовольной физиономией смотрел, как он жует уже третий сухарь, макая твердый хлеб прямо в ручей.
– Все запасы сожрешь, – буркнул он. – Пойдем после, хоть лещины еще наберем.
– Сам пойдешь, – отмахнулся мужчина.
Мальчик поглядел на человека, на задремавшую бабушку, а потом показал Истману сложенные непонятным знаком пальцы наверняка что-то неприличное. Но бывший император спустил и это.
– Разве орехи собирают не осенью? – удивился он запоздало.
Мальчуган свел глаза в одну точку и покрутил пальцем у виска.
– В других краях осенью, – улыбнулась сквозь дрему Ольгери. – А у нас, как найдут, так и собирают. Ты из приморья небось, Лим?
– Из приморья, – согласился он.