Наследство Карны

Вассму Хербьёрг

Со странным звуком, вырвавшимся у него из горла и мало похожим на членораздельную речь, он передал письмо Анне.

Несколько недель он чувствовал себя победителем.

С тех пор как Ханна стала фру Олаисен, они с Вениамином виделись лишь в тех случаях, когда не могли этого избежать. Например, во время неожиданных визитов, от которых нельзя было отказаться.

Вениамин смирился с белоснежными зубами и самодовольством пароходного экспедитора. Таков был

выбор Ханны. Говорить было не о чем.

Олаисен построил и пристань для пароходов, и здание для телеграфа. Купил землю — целый холм, от вершины и до самой воды, — и скалы, пригодные для пластания рыбы. Все, чем он занимался, приносило деньги и шло на благо Ханны.

Сразу после свадьбы, когда земля еще даже не успела оттаять, он занялся строительством дома. Дом был двухэтажный и венчал собой вершину холма. Белый, с резным штакетником вокруг сада и голубятней, которая как две капли воды походила на голубятню в Рейнснесе.

Вениамин нашел это забавным. Так же как и барскую веранду с цветными стеклами и флюгером на коньке крыши.

Ханна больше не шила для людей, теперь она наносила визиты. Очень редко она приезжала и в Рейнснес. С корзиной и чемоданом, набитыми всевозможными подарками для Стине и Фомы.

Вениамина и Анну она не предупреждала заранее о своем приезде.

Однажды в июне Ханна оказалась последней посетительницей в приемной у доктора.

Вениамин вежливо пригласил ее в кабинет.

Когда она встала и подошла к нему, он почувствовал стеснение в груди. Дверь закрылась, и Вениамин поверх ширмы глянул в окно, чтобы убедиться, что там никто не стоит. Почему? Ведь он знал, что в кабинет заглянуть невозможно. И все-таки ему стало тревожно, словно в приходе Ханны к нему в качестве пациентки было что-то предосудительное.

Он заставил себя подойти к умывальнику и, как обычно, вымыть руки. Вытирая их, он лихорадочно придумывал, что сказать.

— Чем могу служить? — спросил он.

Она нервно теребила ридикюль.

— Со мной все в порядке, я не…

Она замолчала.

Вениамин пытался угадать причину ее нерешительности. Что она не решается рассказать ему? Он украдкой наблюдал за ней. Обычное, что случается с молодыми женами? Но в таком случае она напрасно пришла к нему — это не болезнь.

— Ты поедешь сегодня в Рейнснес? Я бы хотела поехать с тобой.

Меньше всего он ожидал услышать такую просьбу. Нет, тут дело в чем-то другом. Что же она боится доверить ему?

Они не виделись с самой Пасхи. С тех пор Ханна посвежела и поздоровела. Значит, он не ошибся в своих догадках. Ему стало неприятно.

Золотистая кожа Ханны слепила ему глаза. Костюм туго облегал грудь.

Поехать с ним домой? Ради Бога. Но по пути ему надо заглянуть в Вику к больному и проверить, не воспалился ли у него шов.

— Как бы хорошо ты ни шил, а дикое мясо все равно нарастает, — объяснил он.

Ничего страшного, у нее с собой рукоделие. Она присмотрит за лодкой, пока он будет у больного.

Ханна улыбнулась и спросила, когда ей быть готовой.

— Сейчас и поедем, если тебя гонит в Рейнснес только тоска по дому, — ответил он.

Она покраснела, но промолчала.

Вениамин хотел помочь Ханне нести корзину, но она отказалась от его помощи.

Тем не менее он забрал у нее корзину и спросил про Исаака.

— Спасибо, мой муж и Исаак здоровы.

Голос ее звучал тихо. Словно она боялась, что кто-нибудь, притаившийся в придорожной канаве, может услышать ее.

Когда дома Страндстедета были уже позади, Вениамин набрался смелости и спросил:

— А ты сама? Как тебе живется, Ханна?

— Спасибо, хорошо, — не сразу ответила она.

— Выглядишь ты великолепно!

Она покосилась на него и быстро проговорила:

— Мы ждем ребенка.

Не она, а мы! Это было сказано с торжеством. А может, с презрением? Кто знает?

Конечно, она ждала ребенка. Это было видно по ней. Вениамин кашлянул и улыбнулся.

Ханна была такая маленькая. Рядом с ней он всегда чувствовал себя высоким и крупным. Теперь их заслоняли пакгаузы. На мокрой дороге никого не было. Вениамин решил, что может пожать ей руку и пожелать счастья.

Но все-таки подождал, пока они не дошли до его лодки.

— Экспедитор, наверное, счастлив? — спросил он и, поставив корзину в лодку, положил руку ей на плечо.

— Счастлив? Конечно.

Он надел рукавицы, чтобы не попортить руки, пока возится с лодкой.

— Два месяца?

— Четыре.

Он кивнул и взялся за борт. От толчка лодка скользнула в воду. Он повис на ней, кляня себя за неуклюжесть:.

Ханна хотела пройти к лодке по воде, но Вениамин удержал ее и поднял на руки.

Он твердо стоял на скользких камнях. От вспыхнувшего желания ему стало трудно дышать, и он прижал Ханну к себе крепче, чем ему хотелось. Все было как в тумане. Ее дыхание щекотало ему щеку.

Она обвила руками его шею, как раньше. Когда же это было? Кто хоть что-то знает о времени?

Он не шевелился. Лодка отплывала и снова возвращалась к его ногам. Лодка — время, бьющееся о его ноги. Ханна была легкая как перышко! Знакомая золотистая птичка, улетевшая от него и ставшая чужой.

Он держал ее на руках. Как когда-то давно. В сене. На поле. На чердаке. В конюшне. В одном из чуланов большого дома. И последний раз — в ее комнате.