Наследство Карны

Вассму Хербьёрг

— Отпусти меня, — сказала она, крепко держась за него.

Он послушался, и она разжала руки.

Но они уже перестали быть чужими.

Дул свежий западный ветер, лодка шла быстро.

Вениамин протянул Ханне свою куртку из тюленьей кожи, она закуталась в нее и замерла на носу лодки.

Подходя к Вике, Вениамин изменил курс, и ветер ударил им в борт. Он достал запасной парус и дал его Ханне, чтобы она закуталась в него. Но она уже промокла.

—

Тебе не страшно? — крикнул он ей с кормы.

Она помотала головой.

— Я сглупил, нельзя было так резко менять курс, — сказал он уже у берега.

— А как же иначе? — возразила Ханна.

Когда он вернулся от больного, Ханна сидела на ящике и смотрела на море. Волосы под шляпкой растрепались. Ветер трепал одну прядь, и она металась черной полоской на фоне тревожного неба.

Она сняла чулки, чтобы высушить их на ветру. От них на камне остались мокрые полосы. Когда Вениамин подошел к ней, она спрятала покрасневшие ступни под юбку.

Его охватило бессилие. Захотелось встать перед ней на колени и спрятать ее ступни в своих ладонях, Засунуть их под рубашку, согреть.

Ханна надела чулки, башмаки и сама прыгнула в лодку с ближайшего камня.

Когда они завернули за мыс, ветер задул с правого борта. Вениамин понял, что им придется несладко. Ни цвет, ни сила волн не предвещали добра.

Он крикнул Ханне, что поведет лодку вдоль берега и между островами, несмотря на то что это потребует больше времени.

Ее ответа он не расслышал.

Он хотел поставить лодку поперек волны, но не успел, и волна обрушилась на них. Задохнувшись от ледяной воды, он почувствовал, что промок до нитки.

Ханна съежилась и крепко вцепилась в борт. Теперь внимание Вениамина было поглощено только лодкой.

Начался дождь. Он то падал отвесно, то ветер гнал его почти горизонтально. К дождю примешивались волны. Ледяные, неумолимые.

Лодка пошла быстрее, то проваливаясь между волнами, то, подобно неуправляемому корыту, снова взбираясь на гребень.

Вениамин решил пристать к берегу, но не сумел повернуть лодку. Некоторое время ему с трудом удавалось только вести ее с волны на волну. Потом он быстро изменил курс и направил лодку к ближайшему островку. С грехом пополам это у него получилось. Нос лодки с силой ударился в прибрежные камни. Вениамин выскочил в воду и с очередной волной вытащил лодку на берег. Ханна тоже спрыгнула с лодки и помогла ему. Тяжело дыша, они держались за борт.

Зубы у Ханны стучали, руки тряслись.

— Боже мой, Ханна, как ты? — простонал он.

Она не ответила.

Поставив лодку между двумя камнями, Вениамин вынул из нее корзину, свой чемоданчик, лежавший на дне балласт и попытался перевернуть ее килем вверх.

Ханна помогала ему с другой стороны. Она знала, что следует делать. Скамейки упали, и нос лодки стукнулся о землю, из отверстий для уключин побежала вода.

Они положили лодку на камни так, чтобы под нее можно было подлезть. Вениамин постелил на землю запасной парус и знаком показал Ханне, чтобы она заползла внутрь.

— Сними мокрую одежду, — сказал он.

Она вся сжалась, обхватив руками колени.

— У тебя в корзине найдется что-нибудь сухое?

Он вдруг понял, что она не хочет переодеваться у него на глазах.

— Я отвернусь.

Она не ответила.

— Будь благоразумна! — Негнущимися пальцами он начал расстегивать пуговицы на ее куртке.

Она не шевелилась, только дрожала.

Тогда он сорвал с себя мокрый свитер, рубашку и высунулся из-под лодки. Дождь лупил по его голой спине, но он в злости только мотал головой. Он уже хотел совсем выбраться наружу и оставить Ханну одну, как почувствовал на спине ее руку, ледяную и влажную.

— Ты дурачок, — донесся до него ее голос.

Прошло немного времени — вечность, секунда. Кто знает, черт побери, как ведут себя в таких случаях. Не оборачиваясь, он снова залез под лодку.

— Ну? — спросил он, зубы у него стучали.

Ханна как будто проснулась. Порылась в своей корзине, нашла рубашку, блузку, еще что-то.

Полулежа, полустоя на коленях под низким сводом лодки, она стала раздеваться, снимая с себя одну вещь за другой.

Вениамин пытался отвести взгляд.

Она выжимала волосы, словно надоевшую тряпку. То совсем рядом с ним, то где-то в сумраке пылали ее глаза — фосфорическое свечение в черной пучине. Они молили и требовали.

Почему Ханна сняла с себя все? Почему, снимая вещь за вещью, не заменяла их тут же сухими? Почему?

Она не успела прикоснуться к сухой одежде, как он потерял рассудок.

Они лежали на твердом и влажном ложе, как можно дальше отодвинувшись друг от друга. Но когда ночной холод безжалостно всадил в них свои зубы, он придвинулся к ней и укрыл их обоих всем, что нашлось под рукой.

— Только бы ты не простудилась, — прошептал он.

Но вот утреннее солнце упало ему на лицо, и он понял, что в будущем эта ночь может им обоим стоить больше, чем они смогут оплатить.

— Отвези меня домой в Страндстедет, — попросила Ханна, уже сидя в лодке.

Он промолчал и ни о чем не спросил.

— Высадишь меня в бухте к западу от церкви.

— Почему? Ведь оттуда тебе далеко до дому.

— Он может увидеть нас, — чуть слышно ответила она.