Наследство Карны
Шрифт:
Она не могла придумать, что сказать Саре, и только низко присела в реверансе. И тут же вспомнила, что никогда не делала реверанс перед Сарой.
Ханна и Олаисен приехали в пролетке, которая остановилась у ящиков, сложенных штабелями недалеко от трапа.
Ханна хотела сойти на землю с малышом на руках, но Олаисен быстро подхватил их и спустил вниз. Минуту они стояли, прижавшись друг к другу. Когда они шли по пристани, Карна увидела, что Ханна от горя даже ни с кем не здоровается.
Это все из-за Исаака,
Она никому не сказала, что Исаак хотел убить Олаисена. И потому понимала, что она уже достаточно взрослая, чтобы ей доверяли.
Одной рукой Олаисен нес малыша, другой — поддерживал Ханну. Все видели, что они неотделимы друг от друга.
Когда Стине подошла к ним прощаться, у Ханны с губ слетел громкий стон. Карна поняла, что Ханна плачет. Потом она низко согнулась и повисла на руке Олаисена. И все время громко стонала.
— Ну-ну, — тихо уговаривал ее Олаисен. Ребенок явно мешал ему — все его внимание было поглощено Ханной. Бабушка первая поняла это, быстро подошла к нему и забрала у него малыша.
Тогда Олаисен легко, словно перышко, поднял Ханну на руки и стал покачивать, как будто баюкал ребенка. Вокруг них развевалась ее шаль.
Его волосы казались Карне волосами ангела, летящего на ветру. А юбки Ханны, пока он нес ее обратно в пролетку, — облепившим их большим красным парусом.
Все это было необычно и красиво. Карна подумала, что никто не вел себя так на пристани у всех на глазах. И рассказ Исаака о зверстве Олаисена почти утратил силу, когда она увидела, как бережно он посадил Ханну в пролетку и сам сел рядом с ней. Так он и сидел, обняв ее, уже до конца.
Началась суматоха, матросы приготовились поднять трап, когда неожиданно вниз по трапу сбежала Сара. Шпильки у нее выпали, и косы казались толстыми канатами, летящими за ней по ветру. Корзинку свою она где-то потеряла.
— Ханна! Я остаюсь с тобой! — решительно кричала она. — Я никуда не еду! Слышишь? Там и без меня людей много. Я хочу остаться с тобой!
Внимание всех было приковано к Саре. Папино тоже. Наверное, они приняли ее за ожившую покойницу. Карна вспомнила рассказ о том, как Иисус воскрешал мертвых.
С парохода Фома кричал Саре, чтобы она вернулась. Что билет оплачен. Но в его голосе не слышалось гнева. Только усталость.
Сара добежала до пролетки Олаисена и села в нее. Теперь уже Карна не могла различить, где там Ханна, а где Сара. Они смешались в один клубок из платьев.
Пароход отошел от пристани, и Ханнины стоны затихли.
Бабушка стояла с малышом на руках, немного отстранив его от себя, точно не знала, что ей с ним делать.
Наконец к нам подошел Олаисен. Он кивнул всем, не глядя на папу и Анну. Потом поблагодарил бабушку за помощь и забрал у нее ребенка, но не ушел, а стоял и махал платком, пока пароход
Когда Сара и Олаисены уехали, Карна случайно услыхала, как одна женщина на пристани сказала другой:
— Подумать только, фру Олаисен даже не помахала матери на прощание!
— Олаисен чертовски силен! Ты видела, как он… — отозвалась другая, не отрывая глаз от моря, словно ждала еще чего-то.
Заметив Карну, они заспешили прочь.
Дома все словно притихло. Звуки, не уехавшие в Америку, тихо плескались в водорослях. Они негромко заворчали, когда папа в последний раз взмахнул веслами и лодка ткнулась в берег.
Только собака, летом никогда не заходившая в дом, вышла им навстречу, виновато виляя хвостом. В усадьбе не было никого, кроме Бергльот и служанки. Работники разъехались.
Один работал теперь на верфи у бабушки, другой нанялся к пастору. Так сказал папа.
В Рейнснесе для мужчин не осталось работы. Разве что зимой сметать снег с крыльца и расчищать дорожки.
На дворе они остановились, и папа, глядя на закрытые окна и двери, тяжело вздохнул.
Анна как будто поняла, что он хотел сказать, и взяла его под руку.
Ручка колодезного ворота поскрипывала от ветра, калитка в сад была отворена. Раньше такое было невозможно — домашние животные могли попортить клумбы.
Голубятня была пуста.
Однажды вечером, когда взрослые думали, что Карна уже спит, Фома созвал всех голубей. Не обычным тихим вечерним воркованием, а каким-то испуганным, словно предупреждал их о надвигающейся беде.
Утром в голубятне было непривычно тихо.
Исаак сказал, что Фома держал мешок перед окошком голубятни, пока все голуби не попали в него.
Наверное, Карна слышала через подушку, как они тихо ворковали, когда он уносил их.
Под голубятней валялось несколько блестящих перышек. Карна собрала их и положила в коробку из-под табака. Потом пошла искать перья возле помойки и в канавах за хлевом. Но ничего не нашла. Уле сказал ей, что Фома все сделал очень тщательно. Она не поняла, что это значит, но спросить побоялась.
Не пахло и вымытыми подойниками, которые обычно сохли на заборе.
Фома вымел хлев и все помещения, они стояли пустые.
В доме Стине в затворенных окнах, словно призраки, белели занавески. И никто не выглядывал из-за них.
Внутри было почти пусто. Чужие люди приехали в Рейнснес и забрали вещи Стине и Фомы.
Когда в дом вошли последние приехавшие, Карна пошла за ними. Но не прошла в комнаты, а остановилась в сенях, где еще пахло Фомой. И еще чем-то. Может, смолой?
Она села на ступеньки лестницы, ведущей на чердак, и к ней спустились растения Стине. Это удивило ее, потому что крючки, на которых они висели, были пусты.