Наследство Карны
Шрифт:
Столяр даже решил, что наденет чистый воротничок и пойдет на концерт, о котором фру Дина велела написать большую афишу.
Если там будет много народу и он не сможет протиснуться внутрь, он постоит в дверях. Но ему не хочется лишать себя удовольствия послушать, как будут музицировать фру Дина и докторша.
И не потому, что он возомнил, будто понимает музыку, а потому, что сделал двери, сослужившие службу, ради которой и были сделаны, — через них в гостиницу внесли рояль, прибывший из Гамбурга!
Оказалось, что внести рояль в дом было еще недостаточно. Теперь его следовало настроить. Поэтому концерт отложили до тех пор, пока из Трондхейма не приедет настройщик.
Вдова бывшего владельца гостиницы, сестра пекаря, считала, что фру Дина только по лености отказалась сама настроить свой рояль. Хотела похвастаться перед всеми, что готова оплатить многодневную поездку настройщика, чтобы он сделал работу, которую сделать так же просто, как вязать крючком. Вот оно, высокомерие!
Жена хозяина извозной станции тут же внесла свою лепту, рассказав, что Грёнэльвы и в Рейнснес в свое время приглашали настройщика из Трондхейма. Правда, кое-кто в этом усомнился. В те дни рассказы о величии Рейнснеса выглядели смешно. Как сказки и преувеличения. Во всяком случае, былое величие не помогло Рейнснесу, особенно теперь, после смерти Андерса и отъезда в Америку Фомы и Стине. Кажется, это было в семьдесят девятом? В тот год, когда закончили строить верфь?
Вениамин Грёнэльв не мог позволить своей жене и больной дочке томиться в пустом Рейнснесе, тогда как сам он был окружным врачом в Страндстедете. Это все понимали.
Олаисен говорил, что теперь в Страндстедет приезжает много народу. Среди них были даже двое русских и один финн. Не считая молодых парней из Вестланда и Хельгеланда. А также девушек из Стейгена и Лофотенов. Приезжали люди и из средней части страны. Все комнаты в домах и все домишки были забиты приезжими.
Новое время — это новые дороги и новые возможности, говорил Олаисен. Жители долин, перебравшиеся сюда со своим скарбом и поднимавшие целину на северных склонах, тоже брались в расчет. Как и все остальные, они покупали в Страндстедете обувь и муку. Рейнснес существовал только для мертвых. Скоро единственными животными там останутся мыши и муравьи.
Но «Гранд Отель» процветал, так говорил управляющий банком. Фру Дина недавно внесла крупную сумму на свой счет в Сберегательном банке Страндстедета. Какую? Нет, нет, он должен сохранять конфиденциальность!
А вот адвокат точно знал, что доктор Грёнэльв, безусловно, получил помощь от своей матери, когда расплачивался за дом старого доктора. Адвокат никому не сказал об этом, кроме редактора газеты, однако каким-то образом это стало известно многим.
Пришли все. Богатые и бедные, молодые и старые. Знатные и незнатные. На всех столбах и стенах домов были расклеены афиши. Добро пожаловать, все вместе и каждый в отдельности! Вход бесплатный!
Жителей Страндстедета ни в коем случае нельзя было назвать сбродом. Это селение возникло потому, что нашлись люди, у которых было чем торговать. Торговля здесь стала главным делом. Купля и продажа. Чем занимались бедняки, чтобы поддержать свою жизнь, было несущественно. Пусть радуются, что живут.
Люди сидели на стульях и стояли вдоль стен. Все окна были открыты — от такого множества народу было жарко, как от нескольких кафельных печей. Легкие белые шторы надувались над подоконниками, как будто паруса.
На одном из почетных мест впереди всех рядом с Олаисеном сидела Сара. Она слышала, как он сказал Анне и Дине, что Ханне, к сожалению, нездоровится. В известном смысле так оно и было. Но Саре не хотелось сейчас думать об этом.
Ее глаза не отрывались от большого коричневого рояля в конце комнаты. Он был открыт. И показывал всем свое тайное нутро.
Тонкая палочка держала крышку. Казалось, что она вот-вот упадет на руки или на голову тому, кто окажется поблизости. На стуле, почти скрытом пальмой, сидела Анна в небесно-голубом бархатном платье. Ей предстояло торжественно освятить новый рояль.
Сара вспомнила, как в Рейнснесе сама училась играть на пианино. Но у нее не было возможности упражняться сколько нужно. Всегда что-нибудь мешало. Когда же в Рейнснес приехала Анна, Сара поняла, что никогда не научится играть, как она. И забросила занятия.
Теперь в ее обязанности входило ухаживать за Ханной и двумя малышами. Она не жаловалась, потому что ни в чем не нуждалась. И радовалась, что она не Ханна. Иногда ей хотелось написать в Америку о том, что творится в доме. Но к чему их огорчать? Они там наконец приобрели землю и обзавелись добрыми соседями.
Пробст с женой расположились в первом ряду. Они с улыбкой кивнули Анне. Она кивнула им в ответ, но даже не улыбнулась. К груди она прижимала ноты.
Пробсту нравилась приветливая докторша, которая сумела всех поставить на место. Трудно было забыть ее жалобы, и на ее письма приходилось отвечать.
Ему стоило труда убедить школьный комитет, что именно Анна должна преподавать в новой школе, а не тот финн, который больше наказывал детей, чем учил.
Однако лучшим в Анне Грёнэльв, по мнению пробста, было то, что она никогда не отказывалась петь в церкви, когда он просил ее об этом. Со своей кафедры он смотрел, как она стоит рядом с органом, и она казалась ему редким инструментом, нет, ожившей церковной фреской.
К сожалению, прихожане сидели спиной к органу и видеть ее мог только он.
Исполняя псалмы Петтера Дасса, Анна поднимала руки, и пробст невольно вспоминал святого Амбросия. Доброго, чистого и почитаемого.
Он заметил, что в те дни, когда Анна пела в церкви, прихожане совсем иначе слушали его проповеди. Словно она своим пением усмиряла стадо заблудших овец и открывала их души для Слова Божьего. Пробст с удовольствием слушал, как она играет в «Гранде», но ее истинным призванием было служить посредником между людьми и Небом. Когда Анна пела в церкви, она славила Господа и… пробста.