Наследство последнего императора. 1-я книга (II)
Шрифт:
– Моё поручение? – спросил Свердлов.
– Выполнено, Яков Михайлович, – с каменным выражением лица доложил секретарь. – Только…
– Что «только»? Что ещё? – резко спросил Свердлов. – Что ты там ещё придумал?
– Я – ничего. Яков Михайлович. Только вот коменданта «Националя» никак не могут найти.
– Значит, ты его заменишь. Вместо него станешь к стенке!
– Как прикажете, – бесстрастно ответил секретарь.
– Ладно, – смягчился Свердлов. – Займитесь своими делами, я потом приму окончательное решение и сообщу вам. Пусть твой комендант не прячется. Дадим ему возможность исправить ошибки. Свободен! Пока…
– В приёмной комиссар Яковлев, – с облегчением сообщил секретарь.
– Пусть ждёт! – приказал Свердлов. – И никуда не уходит.
Шифф взял свой стакан, понюхал чай, одобрительно кивнул. Глянул на тарелки и перевёл вопросительный взгляд на Свердлова.
– Всё кошерное, – заверил его Свердлов. – Делают в том же «Национале», специальная выпечка.
Шифф охотно захрустел печеньем, роняя крошки на бороду. Зубы у него оказались белые, крупные, ровные, как на картинке учебника стоматологии, – из настоящего фарфора. «Да, – грустно отметил Свердлов. – Так вот живут евреи в Америке. Попробовал бы он русской тюремной баланды. Что у него во рту осталось бы?» У самого Свердлова зубов осталось после сибирской цинги мало. Недавно ему поставили на верхнюю челюсть стальной мост, однако, без привычки железо во рту мешало и раздражало.
Шифф строго глянул на Свердлова и председатель ВЦИК испугался, что рав Якоб слышит всё, о чём Свердлов думает.
Чай допили в молчании. После чего Шифф, поковыряв в своём дивном фарфоре обычной канцелярской скрепкой, которую он взял на столе Свердлова, снова заговорил – и так же медленно и тихо. Снова об «угнетённом» декрете.
Он ещё раз его похвалил, добавив, что все мировое еврейство завидует своим братьям в России. Тем не менее, есть у декрета и другая сторона. И вот тут надо быть очень осторожным и взвесить всё до мелочей, подвести строгое сальдо-бульдо. И надо осознать: декрет, став законом, непременно спровоцирует в России невиданную доселе вспышку антисемитизма.
– Ленин это называет «диалектическим подходом», – вставил председатель ВЦИК. – У каждого явления две стороны. Борьба и единство противоположностей.
Шифф едва заметно пожал плечами: что мне до вашего Ленина?
– Философия тут не к месту. На землю надо смотреть, а не на облака. Документ, несмотря на добрые намерения составителей, в то же время чрезвычайно вреден и даже опасен. И его польза в итоге уничтожается его вредом. Когда декрет войдёт в законную силу, над детьми Израиля снова будет занесён меч, который мы, а точнее, вы своими руками дадите нашим будущим палачам. Меч более беспощадный, нежели когда-либо в истории еврейства. Потому что вы, когда готовили декрет, упустили из виду одно, крайне важное обстоятельство. Я бы сказал, роковое. Не догадываетесь какое, дети мои?
Но Свердлов и Голощёкин оторопели от неожиданности настолько, что не могли произнести ни слова и только переглядывались.
– Значит, не догадываетесь, – с грустью констатировал рав Якоб. – Плохо. Очень плохо. Не радуете меня. Нет, не радуете…
Дети сокрушённо молчали.
– Опасность состоит в том, что мы плохо понимаем русских. Или переоцениваем, или недооцениваем их как нацию. Тем более, это нация молодая и самая непокорная в мире. Самая большая ошибка – преувеличивать и абсолютизировать их национальное простодушие, безобидный характер и рабскую терпимость. Да, они могут терпеть долго. Но тем худшие наступают последствия. В конец концов, наступает момент, и в русских внезапно просыпается агрессивность, жестокость, крайняя недоверчивость, подозрительность и безжалостность к инородцам. Любой расы. И тогда чужая жизнь, да и своя собственная тоже, становится в их глазах дешевле копейки. Они, как никакой другой народ, предрасположены к массовому умопомешательству. В самом деле, какой ещё народ способен в короткое время устроить три революции и не извлечь из них для себя ни капли пользы! Но самое главное ждёт нас впереди. Русские только начали сходить с ума, а до конца ещё далеко. Поэтому, – подчеркнул Шифф, – нужно со всеми основаниями ожидать в ближайшие три-пять лет, а, может быть, и раньше, сильнейшего подъёма самого разнузданного антисемитизма и юдофобии. И ваш декрет зажжет этот костер, сделает разгул антисемитизма смертельным и необратимым. В прямом, физическом понимании слова. И начнётся этот гибельный для нашего народа процесс, в первую очередь, в русской армии. Точнее, в красной армии.
Голощёкин заёрзал в кресле.
– Вы что-то хотите сказать? – осведомился Шифф.
– Если позволите, глубокоуважаемый рав Якоб.
Шифф благосклонно кивнул.
– Я скажу за ваши опасения как военный комиссар, – заявил Голощёкин.
– Прошу, – разрешил Шифф.
– Насчёт армии. Красную армию формирует лично Троцкий. Ключевые кадры командиров и военспецов – тоже его.
– Да, – подтвердил Свердлов. – У него сейчас власти больше, чем у древнеримского диктатора. Больше, чем у всей нашей партии. И он не подчиняется никому. Даже центральному комитету. Даже Ленину.
– Ой-вей! – удивился Шифф. – Неужели так-таки никому?
– Ну, так, конечно, за него сказать нельзя – чтоб абсолютно никому, – возразил Голощёкин. – Иногда он выполняет постановления ЦК или РВС 8 . Но только, если с ними согласен. Если нет, всё делает по-своему. Так что красную армию и флот он держит в кулаке.
– Да-да, – поддержал Свердлов. – Кулак у Троцкого железный. И дисциплина в красной армии – тоже железная. Вот сейчас он ввёл децимацию. Как в Древнем Риме.
8
Революционно-военный совет.
Шифф вопросительно глянул на него.
– Сдался тебе, Яша, этот старый Рим! – не выдержал Голощёкин. – Ну, как и зачем ты суёшь его к месту и не к месту? По-нормальному, по-человечески не можешь?
Свердлов едва заметно улыбнулся.
– Децимация – это когда за провинность или нарушение дисциплины одного солдата расстреливают каждого десятого. Так что насчёт антисемитизма… – Свердлов с сомнением покачал головой.
– Всю красную армию, сын мой, – назидательно промолвил Шифф, – даже Троцкий не сможет расстрелять. И не забывайте, что основа её – тот же русский. Большей частью, православный мужик, крестьянин. Он только что вернулся с войны. Там он научился и уже привык убивать так легко, как нам кусочек мацы съесть. Он только что сбросил царя и Временное правительство. Он не расстаётся с винтовкой. Этот вчерашний царский, а сегодня красный солдат уже ничего не боится. Он оставил свой страх на фронте. И этого солдата никакой децимацией не напугать и не остановить. На время – согласен – можно озадачить, но только на время! И если Троцкий не оставит свой древнеримский хохом 9 , то раньше или позже – скорее всего, раньше он получит пулю в затылок. И не одну. От своих же солдат. Это я, рав Якоб Шифф, вам говорю. А я всегда знаю, что говорю. А когда не знаю – я не говорю, а слушаю умных людей, каких я утром ещё надеялся найти в Кремле и в этом кабинете, но, – ой-вей! – ошибся… – сокрушённо вздохнул он.
9
Выдумки, штучки, хохмочки (ивр.)
Шифф посмотрел на свой пустой стакан, и Свердлов поспешил налить ему ещё. Рав Якоб отпил немного и обратил скорбный взгляд на председателя ВЦИК.
– Ну? – спросил Шифф.
Свердлов вопросительно посмотрел на него.
– Не слышу, – произнёс Шифф.
– Я… – сказал Свердлов, – не понимаю…
– И я не понимаю! – неожиданно по-русски заявил рав Якоб. И продолжил на идиш. – Я насовсем не понимаю, об что вы, дети мои, думаете? Об свою задницу на сегодня? И не думаете про то, как будет дальше. И что ждёт бедного еврея в России не через пять, не через два, а уже через один год после вашего «угнетённого» декрета. А? Я вас спрашиваю, Яков? А если вы не знаете, то может, мне Шая ответит – он всё время сидит в русском народе! Он не в Москве, не в Петрограде, не в Киеве сидит и даже не в Бердичеве, а на Урале. Он там видит всё! И он там слышит всё! Так пусть Шая ответит: что будет после вашего декрета с евреями в России? Что будет с еврейской властью?
– Она… – запнулся Голощёкин, – она таки будет крепнуть! – убеждённо заявил он.
– Ой-вей, сын мой Шая! И вы, Яков! – опечалился Шифф. – Я вас обоих очень сильно люблю и уважаю – так же, как и весь еврейский народ и нееврейский вас любит и уважает! Но чем вы смотрите вперёд? Надо смотреть вперёд умом, а не задом. А чтобы хорошо видеть вперёд, нужно ещё лучше видеть назад. Все две тысячи последних лет говорят нам, как один ясный день: в тех странах, где мы выходили из тени и показывали всем свою власть и своё богатство, всё очень быстро кончалось. И власть кончалась, и богатство. И потом начиналось очень и очень плохое: изгнание из Англии, костры в Испании, резня в Германии… Каждые сто лет мы регулярно вызываем кару на свою голову! Но даже не надо нам сейчас смотреть так далеко. Давайте посмотрим на свободную Финляндию. Это теперь она – новое государство, а была глухой угол Российской империи с неграмотным и тупым населением, где почти не было и нет нашего капитала… Роль евреев в жизни Финляндии всегда была ничтожна. Так что никаких явных причин нет у финляндцев, чтоб нас не любить. Никаких причин! Но вот что мы увидели: и революция пятого года и февральская прошли в России, как и в Финляндии, под разными лозунгами, но главным был – равноправие для евреев.