Наследство последнего императора
Шрифт:
– Вера прорастает и крепнет в душе каждого человека настолько, насколько он этого сам желает, – проговорила Ольга. – Все зависит от тебя. И вера, действительно, горы движет.
– А если я очень хочу, а у меня не получается? – жалобно спросила Анастасия.
– Значит, мало хочешь, плохо хочешь, слабо хочешь… Слабо взыскуешь веры. Как ты хочешь, так и будет.
Татьяна молча накинула поверх ночной сорочки свой простенький светло-фисташковый фланелевый халат до пят, сунула ноги в шлепанцы, с которыми не расставалась еще с Царского Села, открыла несессер, взяла оттуда зубную щетку, мятный эликсир и крошечный кусочек французского мыла,
Она отворила ее и застыла в замешательстве. На нее пахнуло тяжелым застарелым и новым махорочным табаком, который сизыми клочьями плавал в комнате. К нему примешивалась вонь грязных портянок и давно не стиранного белья. Запахами отходов человеческой жизни Татьяну смутить было невозможно – она вместе с сестрами и матерью закончила курсы сестер милосердия и прошла нормальную практику: не только бывала в перевязочных, но и сама перевязывала солдатам раны, иногда по нескольку десятков в день. Научилась совершенно равнодушно, как обычное дело, выносить горшки и судна с испражнениями, утешала, как могла, тяжелораненых и умирающих солдат и офицеров. Приходилось ей бывать и в операционной – мать и Ольга были операционными сестрами. Они работали с хирургами четко, невозмутимо, профессионально даже тогда, когда не хватало наркоза и не все из персонала выдерживали вопли и мат несчастных пациентов, у которых отпиливали конечности и из мозгов выковыривали пули и осколки.
Поэтому ее в караульной ничуть не тронул вид солдата, который в одном исподнем лежал на железной койке и что-то яростно чесал у себя впереди под кальсонами – она знала что. Но ее остановили и привели в замешательство взгляды этого и других охранников – полупьяные, сальные и похотливые. Она явственно ощутила, как они нагло и грубо раздевают ее – срывают халат, задирают вверх сорочку. «Словно проститутку у Московского вокзала на Знаменской площади», – подумала она. Татьяна никогда не видела живых проституток, но она знала, что самые дешевые в Петрограде шлюхи собираются у Московского вокзала и каждую можно купить за шкалик водки [144] .
144
Теперь за бутылку (0,5 л).
– О! О! О!.. – послышалось в караульной на разные голоса.
– Смотри, робя, кто у нас!..
– Ах ты, едрена-матрена! Да никак царска дочка к нам! Гришку Распутина, поди ж ты, ищет!
– Гы-гы-гы! А я чем хуже! У меня ишшо познатнее, чем у Гришки!..
Тот, в кальсонах, который чесался, вскочил с койки и приблизился к ней странной походкой – ноги вывертом и подкидывая зад при каждом шаге.
– Голуба! – проговорил, вернее, чуть ли не пропел он. – Голуба! Как я тебя ждал! Веришь? – и обернулся к остальным. Те одобрительно заржали. – Чего молчишь, голуба? От щастя, что меня узрела? А ты ишо не всего меня узрела! – и снова обернулся к своим и – снова дружное ржанье. – Ты хошь, чтоб я тебе помог! Да! Ты этого хошь, голуба? – он приблизился еще на два шага.
– Да она не тронута ишо! Пломбу у ней сорвать надоть! – крикнул один из охранников – по виду рабочий, в цивильной одежде, коротышка в веснушках, с бельмом в левом глазу и с черными, почти съеденными кариесом зубами. – Вот что ей надоть! – он засунул руку в правый карман своих штанов, но, правда, ничего оттуда не вытащил.
– Это чё! – сказал, ухмыляясь, тот, что в кальсонах. – Хошь такой, как у Файки? У меня лучше!
И снова ржание. Татьяна слегка покраснела, но спросила невозмутимо ледяным тоном:
– Мне надо выйти. Где это?
– А куда тебе нужно-то? – поинтересовались кальсоны.
– Мне нужно в туалет, – холодно сообщила Татьяна.
– Слышали? – спросили кальсоны. – Твалет ей нужон! Ей нужно! Нужник, знать. А шо ты там хошь делать, голуба?
– Мне необходимо привести себя в порядок.
– Дак приведи в порядок тут! Мы поможем.
Теперь раздался даже не хохот, а довольный рев.
Татьяна ждала, пока они затихнут.
– Вы не поняли? – чуть повысила она голос. – Вы способны понять? Мне нужно в уборную. Пропустите меня, уйдите с дороги, сейчас же!
– О! – сказал кальсонник и назидательно поднял вверх палец. – О! Вы слышите? Оне на нас уже кричать! Оне решили, что тут у нас боятся кровавого самодержавия. Оне хотять нас, рабоче-крестьянскую и солдатскую охрану, которая тут жизнь свою изводит, чтобы их никто не тронул пальцем!.. Дак оне! нас! хотять! с дерьмом смешать! И раздавить! Морально! – заорал он.
– Правильно, Петруха! – восторженно завопили остальные. – Засади ей, чтобы знала, каким бывает рабоче-крестьянский и солдатский!..
Он шагнул к ней почти вплотную.
– Только подойди ближе, гад, – с ледяным спокойствием произнесла Татьяна. – Только тронь меня. Глаза вырву, – пообещала она.
Именно ее поразительное хладнокровие и уверенность, с какой она пообещала ему вырвать глаза, немедленно остановили Петруху. Он испытывающе смотрел на нее. Замолчали и остальные. Татьяна оставалась спокойной, словно ледяная статуя.
– Ну-ну, голуба! – примирительно сказал Петруха. – Ты же видишь, мы шутим, Просто шутим и больше ничего. И ты шутить умеешь… мы тоже видим. Так тебе, значиться, в сортир надо? Файка! Сафонов! – крикнул он коротышке. – Отведи барышню в сортир!
– Я сама дойду, – возразила Татьяна.
– Нет! – заявил Петруха. – У нас так не положено. Сиди, Файка. Я сам ее отведу и приведу. Знаю я вас, шельмецов… Никому девку доверить нельзя.
Он взял винтовку, закинул ремень за плечо, сунул босые ноги в сапоги, открыл дверь и дурашливо согнулся в поклоне.
– Просю, ваше благородие! Извольте пройтиться в сортир!
Она прошла мимо него и через несколько шагов удивленно остановилась в коридоре. Двери в ватер не было. Она была снята с петель, и легкий сквозняк гонял на полу в уборной шарики мусорной пыли и мелкие бумажки.
– Просю! – еще раз изогнулся Петруха.
– Что это? – поразилась Татьяна.
– Уборная, – объяснил Петруха. – Ну, гальюн, сортир… как там еще? Непонятно, что ль?
– Но тут нет дверей!
– Вижу! Нету дверей! – согласился Петруха. – А ты что, чем-то особенным будешь там заниматься? Чем? Зачем тебе двери еще?
Она молчала.
– Иди-иди! Я тебя постерегу.
– Меня не надо стеречь! Зачем дверь сняли? – разгораясь от негодования, спросила Татьяна.
– Чтоб ты сбежать не могла! – ответил он. – Товарищ Родионов из чеки приказал снять. Вопросы? Нет вопросов!