Наследство последнего императора
Шрифт:
– Пивнев, – поправил Иван Иванович.
– Какая разница! – отмахнулась Новосильцева. – Главное, в медсанбате ему уже не помогут. Да и нет у России таких медсанбатов…
– Ну, ваше сиятельство, вы не совсем правы, – осмелился возразить Иван Иванович. – Здравого смысла народ до конца не потерял. Но у него сейчас просто нет сил. Обычных физических сил. И не только от недоедания или от заграничных генно-измененных продуктов, которые делают русских мужчин и женщин бесплодными. От фальшивого молока и мяса, от ядовитой водки, от лекарств, которые не лечат, а убивают. Главное, страна, народ исчез как некое целое. Разорвана страна. Рязанец сегодня не чувствует себя частью России, как и новгородец. Такой народ, как расчлененное тело, не способен нормально жить, двигаться, за что-то бороться…
В дверь постучал посыльный.
– Я вам еще не нужен?
– Нет, молодой человек, – ответила Новосильцева. – Позже. А пока дайте нам поговорить. Вот мой родственник – указала она на Ивана Ивановича, – только что приехал из Непала, все ему у нас в диковинку… Ничего в нашей жизни не понимает.
– Вот интересно! – удивился посыльный. – Из самого Непала!.. А в нашей жизни, в самом деле, ни один нормальный человек разобраться не может. Это ведь не жизнь. Это оккупация. И когда это понимаешь, все становится понятным. А что, – обратился он к Ивану Ивановичу, – правда ли, что ваш король – коммунист?
Иван Иванович испугался:
– Какой наш король?
– Да ваш! Непальский! Король Непала – член компартии Непала? Или нет?
Иван Иванович беспомощно глянул на Новосильцеву.
– Правда, правда, – подтвердила она. – Король – рядовой непальский коммунист. И даже не генеральный секретарь.
– А еще король!.. – то ли с удивлением, то ли с осуждением сказал посыльный и закрыл дверь.
Физиономия Ивана Ивановича была краснее кирпича для чистки самовара, а в выцветших, когда-то синих глазах Новосильцевой плясали искорки.
– Вы, в самом деле? – спросил он. – Действительно?
– Про короля-то? А как же. Все правда. Стыдно вам не знать.
– Спасибо за науку, – поблагодарил он. – Много интересного узнаю от вас.
– На здоровье! А теперь о деле. Итак, вы считаете, что по главной теме больше ничего не накопаем?
– Полагаю, да, – осторожно подтвердил он. – Вглубь мы отработали все. Дальше – пустая порода. Думаю, пора сводить все вместе.
– С царской невесткой договорились?
– Принципиально – да. Она сейчас в Ленинграде. Вчера я звонил ей.
– А что, – подковырнула Новосильцева, – Петербургом называть город Ленинград – слабо? Вы из коренных, из ленинградцев? Обидно, что переименовали город?
– Не в этом дело, – пояснил Иван Иванович. – Мое глубокое убеждение на этот счет таково: называть город именем какого-то человека или даже не простого человека, а великого… тут все равно… варварство какое-то. Или дебилизм. Или, по крайней мере, хамство по отношению к истории собственного отечества. Возьмите, к примеру, Фиделя Кастро. Да, «красный диктатор» для янки и «любимый команданте» для кубинцев и еще огромного количества людей на планете. Самый выдающийся политик планеты во второй половине ХХ века. Думаете, среди кубинцев, искренне обожающих его, нет подхалимов? Или искренне желающих поставить ему памятник при жизни? Портретов десятка два написать? Деревню назвать его именем или хотя бы детский сад. И что? Кастро законодательно запретил увековечивать таким способом политических деятелей на Кубе раньше, чем через двадцать лет после их смерти. То есть, пусть история скажет свое слово. А уж насчет городов… Нет же во Франции Наполеоновска, в Англии – Черчилльграда, в Штатах – хотя бы деревни Рузвельтовки. Даже в Палестине нет Христограда или Иисусовска! Ленинград звучит красиво, но… уж лучше бы Петроградом остался, как предложил Николай Второй.
– Так… Когда едем?
– Давайте завтра, – предложил Иван Иванович.
– «Красной стрелой»?
– Лучше самолетом.
– Почему?
– Грабят, – коротко ответил Иван Иванович.
– А что – не отобьемся в случае чего? – удивилась Новосильцева.
– Если от бандитов – не страшно, отобьемся. Милиция грабит. И убить могут. И сами же заведут уголовное дело и потом сами же и закроют…
– Что ж, давайте полетим, – согласилась Новосильцева. – Хотя, знаете, мне, честно говоря, почему-то не очень хочется с этой особой встречаться.
Иван Иванович удивился.
– Но ведь же сами настаивали.
– Вчера настаивала, – ворчливо ответила Новосильцева. – А сегодня не очень.
– Что-нибудь случилось?
Вместо ответа Новосильцева подошла к своей кровати и взяла с подушки небольшую книгу в твердом лаковом переплете. На обложке – портрет молодого человека приятной наружности и в военной форме неизвестных войск неизвестной страны.
Иван Иванович взял книгу и прочел:
– Ольга Куликовская-Романова. «Царского рода». Ну и что?
Новосильцева задумалась.
– Как бы сказать поточнее, чтобы вы не заподозрили во мне склочницу?.. Вы, наверное, лучше меня знаете, что чаще всего о человеке безошибочно можно судить не по его каким-то большим поступкам и даже подвигам. А по мелочам. По крохотным деталькам. По-крупному каждый сумеет хорошо соврать. А мелочь может выдать. Вот и Ольга Николаевна – но только между нами… Хорошо?
– Разумеется.
– Не буду говорить о тех местах в книге, где она до неприличия назойливо твердит, что она единственная близкая родственница Николая Второго. Ближе нет никого.
Лицо Ивана Ивановича вытянулось.
– Вы не ошиблись? – с удивлением спросил он. – Родственница? Да ведь она из казачек, ее фамилия Пупынина! Муж ее покойный – да, племянник царя.
– Вот поэтому она, наверное, иногда прибавляет: «ближайшая родственница по свойству». Вы знаете, что это такое? – спросила она.
Иван Иванович отрицательно покачал головой:
– Понятия не имею, – ответил он.
– Представьте себе, дорогой мой Иоханаанчик, я тоже не знаю. В другом месте нахожу глухую обмолвку: Тихон Николаевич поначалу симпатизировал национал-социалистам, потому что они были против Сталина и вообще против коммунистов. И вот я думаю: а если бы в 1941 году на месте Сталина в Кремле оказался Николай Второй? Гитлер не напал бы на Россию? Ответа не требую, потому что он очевиден: конечно, напал бы! Дальше читаю в книге возмущенные строки о том, что ее свекровь великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая Второго, вынуждена была после 1945 года из Дании бежать в Канаду, чтобы спастись от советских властей.
Иван Иванович озадачено потер подбородок.
– А разве Дания, – хмыкнул он, – входила в СССР, раз княгине пришлось спасаться от советской власти?
– Советские власти потребовали от правительства Дании выдачи великой княгини. И датчане были готовы выполнить требование МИД СССР. Почему? Читаем: великая княгиня, оказывается, давала приют неким «несчастным», которым Сталин хотел отомстить. Так что же после победы над Гитлером могло вызвать чувство мести у Сталина? Только одно: служба на Гитлера, война против России. Ведь он не потребовал выдачи остальных Романовых, ни одного белогвардейца, включая генерала Деникина, других аристократов-эмигрантов, многие из которых погибли, сражаясь против Гитлера как на фронтах, так и в партизанах или отрядах Сопротивления. Достаточно вспомнить хотя бы графиню Веру Оболенскую, которая приняла постриг под именем Марии. Монахиня мать Мария была зверски замучена бошами за участие в Сопротивлении. Ее не смущало, что Гитлер не любит Сталина. Она погибла за Россию. А Романовы устроились при немцах с комфортом.