Настанет день
Шрифт:
— Раз, два, три.
Лютер уперся плечом в спину этому верзиле, Дэнни заорал, но оказался на ногах. Шатался, но стоял. Лютер встал рядом с ним и положил левую руку Дэнни себе на плечи.
— Массачусетская наверняка сегодня будет битком, — заметил Дэнни. — Вот черт. Да и все больницы. Мои ребята уж постараются их наполнить.
— Кем наполнить-то?
— По большей части русскими. И евреями.
— Тут поблизости есть клиника для цветных, — сказал Лютер. — Не возражаешь, если тобой займется черный доктор?
— Да хоть одноглазая китаянка.
— Так я и думал, что ты согласишься, — проговорил Лютер; они двинулись дальше. — Будешь сидеть в кровати и просить, чтобы тебя не звали «сэр». Твердить, что ты, мол, самый простецкий парень.
— Вот ведь скотина. — Дэнни фыркнул, и на губах у него опять выступила кровь. — А ты здесь что делал?
— Пусть это тебя не волнует.
Дэнни покачнулся и едва не свалил их обоих.
— А меня волнует. — Он поднял ладонь, и они остановились. Дэнни поглубже вздохнул. — Как у нее, все в порядке?
— Нет. Не в порядке. Что она вам сделала такое? Она уже по всем долгам расплатилась.
— О-о! — Дэнни глянул на него, чуть откинув голову. — Она тебе нравится?
Лютер поймал его взгляд:
— В этом самом смысле?
— В этом самом.
— Черт, да нет же. Еще чего не хватало.
— Уверен?
— Хочешь, чтоб я тебя уронил? Да, уверен. У тебя свои вкусы, у меня свои.
— И что, Нора не в твоем вкусе?
— Как и все белые женщины. Веснушки. Крошечные задки. Тоненькие косточки, чудные прически. — Лютер скорчил гримасу и помотал головой. — Не для меня. Нет уж, сэр.
— Значит…
— Значит, — ответил Лютер, вдруг разозлившись. — Она мне друг. И я за ней приглядываю.
— Почему?
Лютер долго глядел на Дэнни.
— Потому как больше некому.
Дэнни улыбнулся разбитыми, почерневшими губами:
— Ну, тогда ладно.
— Кто это тебя? — спросил Лютер. — Видать, целая шайка трудилась, вон ты какая орясина.
— Большевики. Там, в Роксбери, кварталах в двадцати отсюда. Похоже, я сам виноват.
Он неглубоко вздохнул — раз, другой, третий. Склонил голову набок, и его опять вырвало. Лютер отступил назад, почти за спину Дэнни, чтоб не попало на башмаки, и еле устоял на ногах. Но хорошо было то, что рвота оказалась совсем не такая красная, как Лютер опасался. Дэнни вытер рот рукавом.
— Ладно, ничего.
В обнимку они проковыляли еще один квартал, и ему снова понадобилось отдохнуть. Лютер прислонил его к фонарю. Дэнни прижался к столбу спиной, глаза закрыты, лицо мокрое от пота. Наконец он открыл один глаз и посмотрел наверх, в небо, точно что-то там искал.
— Паршивый это был год, Лютер, вот что я тебе скажу.
Лютер припомнил собственный год и стал хохотать. Он прямо пополам согнулся от смеха. Это был не год, черт подери. Целая жизнь.
— Над чем ты? — спросил Дэнни.
— Над собой и над тобой.
— Что делать, когда все, на чем ты строил жизнь, оказывается паршивым враньем? — спросил Дэнни.
— По мне, так построить новую жизнь.
Дэнни поднял бровь.
— Ага, раз ты весь в кровище, стало быть, сочувствия хочешь? — Лютер отступил от Дэнни. — Не дождешься. Ежели тебя чего мучает — выкинь из головы. Богу на это плевать. И всем плевать. А ежели тебе чего надо сделать… Так сделай.
Черные губы Дэнни расплылись в улыбке.
— Все так легко, а?
— Ничего не легко. — Лютер покачал головой. — Но ясно как божий день.
— Хотел бы я, чтобы так было…
— Ты двадцать кварталов прошел, кровью блевал, но прошел, чтоб попасть в один дом, к одному-единственному человеку. И тебе еще какая-то правда нужна в жизни, белый парень? — Лютер хохотнул. — Другой правды на этом свете нету.
Дэнни ничего не сказал. Он смотрел на Лютера уцелевшим глазом, а Лютер смотрел на него. Потом он оттолкнулся от столба и поднял руку. Лютер подлез под нее, и так они прошли до самой клиники.
Глава двадцать восьмая
Дэнни пробыл в клинике всю ночь. Он плохо помнил, как Лютер уходил. Но хорошо запомнил, как тот положил на столик возле его койки пачку каких-то бумаг:
— Пытался отдать твоему дядюшке. Только он так и не пришел на свидание.
— Он сегодня немного занят.
— В общем, ты уж постарайся, чтоб он это получил, ладно? А может, тебе удастся устроить так, чтоб он от меня отвязался, помнишь, ты обещал.
— Конечно.
Дэнни протянул руку, Лютер ее пожал, и Дэнни уплыл в черно-белый мир, где всех покрывали обломки и осколки, как после взрыва бомбы.
Очнувшись, он увидел, что у его койки сидит цветной врач. Доктор, молодой человек интеллигентной наружности, тонкими пальцами напоминавший пианиста, подтвердил, что семь ребер у него сломаны. Одно из этих сломанных ребер пробило кровеносный сосуд, и им пришлось прооперировать Дэнни, чтобы поправить дело. Теперь понятно, почему его рвало кровью. Судя по всему, Лютер спас ему жизнь. Грудную клетку Дэнни плотно стянули бинтами, сказали, что у него сотрясение и что несколько дней он будет мочиться кровью из-за того, что русские били его по почкам. Дэнни поблагодарил врача, язык у него заплетался от той дряни, которую они ему вводили через капельницу. Затем он снова отключился.
Проснувшись утром, он обнаружил, что возле него сидят отец и Коннор, что отец сжимает его ладонь своими. Отец с добродушной улыбкой произнес:
— Смотрите, кто проснулся. Кто тебя так отделал, мой мальчик?
Дэнни попытался сесть, но его пронзила адская боль.
— А как вы меня нашли?
— Цветной парень — он тут доктор — позвонил в управление, сообщил номер твоего значка, сказал, что тебя сюда приволок другой цветной парень и что ты жутко избит. Ну и зрелище — ты в таком месте.