Настанет день
Шрифт:
— Я это очень ценю, сэр, очень. Еще раз вам спасибо.
Капитан поднял рюмку, и они глотнули чудесного ирландского виски. После чего капитан протянул руку, взял какой-то белый конверт, похлопал им по бедру.
— Элен Грейди работает у нас в качестве домашней прислуги, не так ли?
— Да, сэр.
— Ты не сомневаешься в ее профессиональной пригодности?
— Вовсе не сомневаюсь, сэр.
Элен всегда держалась с Лютером холодно и отчужденно, однако он сразу заметил, что эта женщина, братцы, умеет работать, что да, то да.
— Рад слышать. — Капитан вручил Лютеру конверт. — Потому что теперь она будет трудиться за двоих.
Лютер открыл конверт, внутри лежала тощая пачечка денег.
— Это выходное пособие в размере двухнедельного жалованья, Лютер. Мы прикрыли заведение мамаши Хенниган еще неделю назад. Единственное лицо, которое ты знаешь на Сколли-сквер, — то, которое некогда служило у меня. Этим объясняется исчезновение продуктов из моей кладовой в последние месяцы. Об этих кражах Элен Грейди начала мне сообщать еще несколько недель назад. — Допивая виски, он пристально глядел на Лютера. — Воровать продукты из моего дома, Лютер? Ты осознаёшь, что я имею полное право пристрелить тебя на месте?
Лютер на это не ответил. Наклонился, поставил рюмку на край стола. Встал. Протянул руку. Капитан некоторое время смотрел на нее, затем положил сигару в пепельницу и пожал ее.
— Всего наилучшего, Лютер, — промолвил он любезно.
— Всего лучшего, капитан, сэр.
Когда Лютер вернулся в дом на Сент-Ботольф, тот был пуст. На кухонном столе его ждала записка:
Лютер, мы ушли совершать благие (как мы надеемся) дела. А это пришло тебе. Тарелка в леднике.
Под запиской лежал длинный желтый конверт, на котором было выведено его имя. Помня содержание предыдущего письма, он помедлил. Потом сказал: «А, на хрен», ощутив себя виноватым оттого, что ругается у Иветты на кухне.
Осторожно открыл, вынул два кусочка картона, сложенные вместе и связанные веревочкой. Под веревочку была засунута записка, Лютер ее прочел, и руки у него задрожали; он положил ее на стол и начал развязывать узелок, чтобы снять верхнюю картонку и посмотреть, что под ней.
Он долго сидел не шевелясь. Даже один раз заплакал, хотя никогда, за всю жизнь, у него не случалось такой вот радости.
Очутившись возле Сколли-сквер, он прошел по переулку вдоль дома, где жила Нора, и проскользнул в зеленую дверцу. Быстро прошагал к ее двери, постучался и услыхал звук, который меньше всего ожидал услышать: хихиканье. Потом чье-то перешептыванье. Постучал снова.
— Кто там?
— Лютер. — Он прокашлялся.
Дверь открылась, на пороге возник Дэнни — спутанные темные волосы падают на лоб, одна подтяжка расстегнута, как и три верхние пуговицы на рубашке. А позади него стоит Нора, и щеки у нее горят.
Дэнни ухмылялся до ушей, и Лютеру не пришлось гадать, чему он помешал.
— Пойду-ка я, — сказал он.
— Что? Нет-нет. — Дэнни обернулся, чтобы убедиться, что Нора одета, и распахнул дверь: — Давай заходи.
Лютер вошел в эту комнатушку и вдруг почувствовал себя глупо. Он не смог бы объяснить, что он тут делает, отчего это он кинулся через весь город сюда с большим конвертом под мышкой.
Нора подошла к нему, ноги у нее были голые, а на лице румянец — не только от прерванной возни, но и какой-то более глубинный — румянец любви.
— Спасибо, — произнесла она, беря его за руку, и потом прижалась к его щеке своей. — Спасибо, что ты его спас. И меня.
И тут Лютер почувствовал, будто он дома, — в первый раз с тех пор, как из дома уехал.
— Выпьешь? — спросил Дэнни.
— А то, — ответил Лютер.
Дэнни подошел к крошечному столику, где Лютер не далее как вчера оставлял фрукты. Теперь там стояла бутылка и четыре дешевенькие рюмки.
— Мы полюбили друг друга, — сообщил Дэнни и поднял рюмку.
— Да? — Лютер фыркнул. — Наконец сообразили, а?
— Мы и раньше друг друга любили, — сказала Нора, обращаясь к Дэнни. — Просто наконец это признали.
— Ну, — отозвался Лютер, — это ж расчудесно, нет?
Нора засмеялась, а улыбка Дэнни сделалась еще шире. Они подняли рюмки и выпили.
— Что это у тебя там под мышкой? — поинтересовался Дэнни.
— А-а, да. — Лютер поставил рюмку и открыл конверт; руки у него снова затряслись. Держа картонку обеими руками, он протянул ее Норе. — И с чего я сюда пришел, не знаю. — Он пожал плечами.
Нора протянула руку, сжала ему локоть:
— Все в порядке.
— Я просто решил, что мне важно кому-то показать. Вам показать.
Дэнни поставил рюмку, подошел к Норе, встал рядом. Она подняла верхнюю картонку, и глаза у нее расширились. Она взяла Дэнни под руку и прижалась к его руке щекой.
— Да он красавец, — негромко произнес Дэнни.
Лютер кивнул.
— Вот он, мой сын, — сказал он, и к лицу его прилила жаркая кровь. — Мой мальчик.
Глава двадцать девятая
Стив Койл был пьян, но умыт и свежевыбрит, когда в качестве официально зарегистрированного мирового судьи 3 июня 1919 года совершил обряд бракосочетания между Дэнни Коглином и Норой О’Ши.
А накануне вечером в Вашингтоне, возле дома генерального прокурора Палмера взорвалась бомба. Это, по-видимому, стало неожиданностью даже для самого бомбиста, несколько шагов не дошедшего до парадной двери Палмера. Хотя голову его в конце концов сняли с крыши, руки и ноги так и не удалось обнаружить. Попытки опознать злоумышленника по голове не увенчались успехом. Взрыв разрушил фасад дома. Он полностью уничтожил большую и малую гостиные, вестибюль и столовую. Сам Палмер находился в тот момент в задней части дома, на кухне, и его извлек из-под обломков (как ни странно, совершенно непострадавшим) Франклин Рузвельт, замминистра Военно-морского флота, живший напротив.