Настанет день
Шрифт:
Отец поджал губы и кивнул:
— Всего хорошего, Эйден.
— Всего хорошего, сэр.
Дэнни протянул ему руку, но отец ее проигнорировал.
Дэнни пожал плечами, потянулся назад и нащупал бумаги, которые накануне вечером дал ему Лютер. Бросил отцу, попал в грудь. Отец их подхватил.
— Список, который Маккенна хотел получить от НАСПЦН, — объяснил Дэнни.
Глаза отца на секунду расширились.
— Зачем он мне?
— Тогда верни.
Коглин-старший позволил себе слегка улыбнуться и сунул бумаги под мышку.
— Главное — получить списки адресатов? — сказал Дэнни.
Отец промолчал.
— Ты их продашь, — добавил Дэнни. — Каким-нибудь компаниям, а?
Отец встретился с ним глазами:
— Человек вправе располагать информацией о тех, кто на него работает.
— Чтобы он мог их уволить еще до того, как они объединятся в профсоюз? — Дэнни одобрительно кивнул. — Предаешь своих.
— Клянусь тебе чем угодно, ни в каких списках нет ни единой ирландской фамилии.
— А я не об ирландцах, — произнес Дэнни.
Отец посмотрел в потолок, словно увидел там паутину, которую надо бы смести. Поджал губы, взглянул на сына, подбородок у него чуть дрожал. Он не сказал ни слова.
— Кто добыл вам список «латышей» после того, как я вышел из игры?
— Нам повезло, — отец шептал едва слышно, — мы наткнулись на него во время вчерашнего рейда.
Дэнни кивнул:
— Вот как.
— Еще что-нибудь, мой мальчик?
— Вообще-то, да, — ответил Дэнни. — Лютер спас мне жизнь.
— И мне следует прибавить ему жалованья?
— Нет, — произнес Дэнни. — Отзови своего пса.
— Моего пса?
— Дядюшку Эдди.
— Я ничего об этом не знаю.
— Не важно, все равно отзови. Лютер мне спас жизнь, па.
Отец повернулся к старику, лежавшему на койке. Дотронулся до гипса и подмигнул, когда больной открыл глаза:
— Господь не даст соврать, ты скоро будешь здоровехонек, вот увидишь.
— Да, сэр.
— Именно так.
Томас добродушно улыбнулся, кивнул и вышел.
Дэнни увидел свой китель на крючке и надел его.
— Это кто, папаша твой? — спросил старик.
Дэнни кивнул.
— Я бы от такого покамест держался подальше.
— Похоже, у меня нет особого выбора, — заметил Дэнни.
— Да он вернется. Такие завсегда возвращаются. Это уж точно, — проговорил старик. — И завсегда побеждают.
Дэнни застегнул китель на все пуговицы.
— Только больше незачем побеждать, — ответил он. — Незачем и некого.
— А он это дело по-своему видит. — Старик грустно улыбнулся ему. Закрыл глаза. — Потому-то он всё побеждает и побеждает. Да, сэр.
Выйдя из больницы, он зашел в четыре другие, прежде чем нашел ту, куда отвезли Натана Бишопа. Но выяснилось, что тот, как и Дэнни, решил не залеживаться на койке, хотя ему пришлось для этого перехитрить двух вооруженных полицейских.
Врач, занимавшийся Бишопом перед его побегом, кинул взгляд на рваную форму Дэнни, на пятна крови и заметил:
— Если хотите матч-реванш, вам должны были объяснить…
— Он ушел. Я знаю.
— Потерял ухо, — сказал врач.
— Я это уже слышал. А как его глаз?
— Не знаю. Больной исчез, не дождавшись обследования.
— Куда?
Доктор посмотрел на часы и убрал их обратно в карман.
— Меня ждут больные.
— Куда он пошел?
Вздох.
— Прочь от этого города, я полагаю. Я уже сказал это тем двум полисменам, которые должны были его охранять. Он вылез из окна ванной и вряд ли сочтет нужным подарить пять-шесть лет своей жизни бостонской тюрьме.
Больше не говоря ни слова, доктор сунул руки в карманы, развернулся и зашагал прочь.
Дэнни вышел и двинулся к трамвайной остановке. Боль не отступала.
В тот же вечер он встретил Нору, когда она возвращалась с работы в свои меблированные комнаты. Он ждал ее стоя, прислонившись к крыльцу, не потому что было слишком больно садиться, а потому что было бы слишком больно потом вставать. Она шла по улице в вечерних сумерках, желтоватых от света фонарей, и каждый раз, когда ее лицо попадало из темноты в это тусклое сияние, у него захватывало дух.
А потом она увидела его.
— Пресвятая Матерь Божья, что стряслось?
— С какой моей частью? — Голова у него была замотана толстым слоем бинтов, вместо обоих глаз — синие подушки.
— Со всеми.
Она оглядела его, то ли с юмором, то ли с ужасом.
— А ты ничего не знаешь? — Он заметил, что она и сама не очень хорошо выглядит: лицо осунулось и как-то обвисло.
— Я знаю, что была какая-то стычка между полицейскими и большевиками, но я… — Она подняла руку, словно хотела дотронуться до его распухшего глаза, но рука повисла в воздухе. Она отступила назад.
— Я пуговку потерял, — объявил он.
— Какую пуговку?
— Мишкин глаз.
Она непонимающе наклонила голову.
— Из Нантакета. Помнишь, тогда…
— Игрушечный медвежонок? Который был в номере?
Он кивнул.
— И ты что, все это время хранил его глаз?
— Ну, на самом деле это была пуговица, но я ее хранил, да. До сих пор. Всегда держал в кармане.
Она смотрела на него с недоумением. Тогда он сказал:
— В тот вечер, когда ты ко мне подошла на улице… Я дал тебе уйти, потому что…