Настанет день
Шрифт:
Позади отца лежал старик с загипсованной ногой, висящей на растяжке. Он смотрел в потолок.
— Что случилось? — спросил Коннор.
— Напали «латыши», — объяснил Дэнни. — А цветной парень, который меня сюда притащил, — это Лютер. Похоже, он мне жизнь спас.
Старик на соседней койке поскреб ногу над гипсом.
— У нас все предварилки под завязку набиты «латышами» и комми, — сообщил отец. — Потом сходи полюбуйся. Найди тех, кто тебя избил, и мы вволю порезвимся.
— Вода есть? — спросил Дэнни.
Кон нашел на подоконнике кувшин, налил стакан, подал ему.
Отец продолжал:
— Нам даже не потребуется обеспечивать им срок, если ты понимаешь, о чем я.
— Нетрудно понять. — Дэнни попил. — Только я их не разглядел.
— Как это?
— Они наскочили очень быстро, накинули мне на голову мой же китель и принялись меня обрабатывать.
— Как ты мог не видеть?..
— Я следил за Тессой Фикарой.
— Она здесь? — спросил отец.
— Вчера вечером была.
— Господи, и ты не вызвал подкрепление?
— Вы же в это время все развлекались в Роксбери, забыл?
Отец провел рукой по подбородку.
— И она улизнула?
— Спасибо за воду, Кон. — Дэнни улыбнулся брату.
Коннор хмыкнул:
— Ты тот еще субчик, братишка. Тот еще.
— Да, я ее потерял. Она свернула на Хаммонд-стрит, но тут появились эти. И что ты теперь собираешься делать, папа?
— Ну, мы поговорим с Финчем и БР. Привлеку наших ребят, пусть прочешут территорию, будем надеяться на лучшее. Но сомневаюсь, чтобы после вчерашнего она еще болталась где-то поблизости. — Отец поднял «Морнинг ньюс». — Новости попали на первые полосы, сынок.
Дэнни все-таки сел в кровати, и ребра у него опять заныли. Он сощурился от боли и взглянул на заголовок: «Полиция воюет с красными».
— Где мама?
— Дома, — сказал отец. — Ты все время ее заставляешь волноваться, нельзя же так. Сначала та история на Салютейшн. Потом это. У нее просто сердце разрывается.
— А как Нора? Она знает?
Отец вскинул голову:
— Мы больше не поддерживаем с ней связь.
— Я хочу, чтобы она узнала.
Томас Коглин посмотрел на Коннора, потом снова на Дэнни:
— Эйден, не смей произносить при мне ее имя.
— Не могу, папа.
— Что? — Коннор подошел и встал у отца за спиной. — Она лгала нам, Дэн. Она меня унизила.
Дэнни вздохнул:
— Сколько лет она была членом нашей семьи?
— Мы обращались с ней как с членом семьи, — заметил отец, — и сам видишь, чем она отплатила нам. Тема закрыта, Эйден.
Дэнни покачал головой:
— Для тебя — может быть. А для меня… — Он стянул с себя простыню. Спустил ноги с койки, надеясь, что ни отец, ни брат не видят, каких усилий ему это стоит. Грудь так и взорвалась болью. — Кон, ты не подашь мне штаны?
Кон повиновался, лицо у него было мрачное и озадаченное.
Дэнни влез в брюки, потом увидел, что его рубашка висит в ногах кровати. Он надел ее, осторожно, по очереди просовывая руки в рукава, и внимательно посмотрел на отца и брата:
— Слушайте, я играл по вашим правилам. Но больше не могу. Просто не могу.
— Что не можешь? — спросил отец. — Ты городишь бессмыслицу. — Он оглянулся на старого негра со сломанной ногой, точно ожидая услышать его мнение, но глаза у старика были закрыты.
Дэнни пожал плечами:
— Бессмыслицу так бессмыслицу. Знаешь, что я вчера наконец понял? В моей жизни вообще не было ни хрена…
— Выбирай выражения!
— Ни хрена осмысленного, папа. Никогда и ничего. Кроме нее.
Отец побледнел.
Дэнни сказал:
— Не подашь ботинки, Коннор?
Коннор покачал головой:
— Сам возьмешь, Дэн.
Он развел руками, и в его жесте читалась такая беспомощность, такая боль, словно его безжалостно предали. Дэнни это потрясло.
— Кон.
Тот покачал головой:
— Нет.
— Кон, послушай.
— Не желаю ничего слушать. Как ты можешь так поступить? Со мной? Ты…
Коннор уронил руки, глаза его наполнились слезами. Он снова покачал головой, глядя на Дэнни. Покачал головой, обводя взглядом палату. Развернулся и вышел.
В наступившем молчании Дэнни отыскал свои ботинки и поставил их на пол перед собой.
— Ты разрываешь сердце своему брату. Своей матери, — сказал отец. — Мне.
Дэнни смотрел на него, всовывая ноги в башмаки.
— Ты тут ни при чем, папа. Я так не могу — жить и все время на тебя оглядываться.
Коглин-старший прижал руку к сердцу:
— Что ж, Господь свидетель, я никогда не хотел тебя лишать земных радостей, мой мальчик.
Дэнни улыбнулся. Отец не последовал его примеру.
— Итак, ты выступаешь против собственной семьи. Ты сам по себе, Эйден. И каково тебе, хорошо?
Дэнни не ответил.
Отец встал, надел свою капитанскую фуражку. Расправил на ней ткань.
— Ваше поколение все носится с этой романтической идеей — насчет того, чтобы идти собственным путем. Думаешь, ты первый?
— Нет. Но и не думаю, что последний.
— Может быть, — произнес отец. — Но тогда ты останешься один.
— Значит, останусь.