Настанет день
Шрифт:
Да, так он провел пару недель, но потом домик снова начал на него давить и мечты потускнели: он представил, как старится в каком-нибудь особнячке на Детройт-авеню, среди людей вроде тетушки Марты, как ходит в церковь, отказывается от выпивки, бильярда и прочих радостей, а потом вдруг, проснувшись поутру, видит в волосах у себя седину и понимает, что прыть куда-то подевалась и ничегошеньки-то он со своей жизнью не сделал, только гнался за чьей-то чужой мечтой о том, какая она должна быть, эта самая жизнь.
Так что он навестил «Гусыню», чтоб отвлечься от этой чесотки в мозгах, и, когда явился Джесси, эта самая чесотка превратилась в улыбку до ушей — потому что, братцы, очень уж он соскучился по тому времечку, которое они проводили вместе, всего-то две недели назад, но ему казалось, прошло года два с тех пор, как все они валили через железку из белого города и, бывало, развлекались по полной, — уж это были времена, скажу я вам.
— Проходил я мимо твоего дома, — сообщил Джесси, стаскивая маску.
— На хрена ты ее снял? — поинтересовался Лютер.
Джесси глянул на Кельвина, потом на Лютера:
— Вы ж свои не сняли, мне-то чего переживать?
Лютер молча уставился на него: в кои-то веки Джесси изрек что-то здравое, и его малость рассердило, что он сам до такого не дотумкал.
Джесси продолжал:
— Это Лайла мне сказала, что ты, скорей всего, тут. Сдается мне, я этой женщине не очень-то по нраву, Деревня.
— Ты маску не снимал, нет?
— Чего?
— При моей жене. Когда с ней говорил, маска была на тебе, нет?
— Была, черт дери, была. Уж понятное дело.
— Тогда ладно.
Джесси отхлебнул из своей фляжки:
— Декану приспичило нас повидать.
— Нас?
Джесси кивнул.
— А на кой?
Джесси пожал плечами.
— Когда?
— Да с полчаса назад.
— Вот черт, — произнес Лютер. — Ты что, не мог раньше прийти?
— Сначала я зашел к тебе домой.
Лютер поставил кий:
— У нас что, неприятности?
— Не-а. Ничего такого. Он нас просто хочет увидеть.
— На черта?
— Я ж тебе говорю, не знаю, — ответил Джесси.
— Откуда ты тогда знаешь, что ничего такого? — спросил Лютер, когда они уже выходили на улицу.
Джесси глянул на него, завязывая маску на затылке:
— Туже корсет, подруга. Держи форс.
— Пусть задница твоя держит.
— Сказано — сделано, негритос, — заметил Джесси, покачав перед ним своим обширным задом.
И они рванули по пустынной улице.
— Присаживайтесь туточки, рядом со мной, — произнес Декан Бросциус, когда они вошли в клуб «Владыка». — Вот прямо сюда, ребятки. Не тушуйтесь.
С широченной улыбкой, в белом костюме поверх белой рубашки, в красном галстуке того же цвета, что и его бархатная шляпа, он сидел за круглым столиком в задней части зала, возле сцены. Едва они вошли, Декан призывно замахал им через весь тускло освещенный клуб, и Дымарь мгновенно запер за ними дверь, щелкнув замком. Лютер почувствовал, как щелчок отдается дрожанием где-то у него в кадыке. Раньше он бывал в этом клубе только в вечерние часы, когда здесь обслуживали посетителей, и пустые кабинки, обитые светло-коричневой кожей, на фоне красных стен казались при свете дня более невинными, зато более зловещими.
Лютер занял кресло слева от него, а Джесси уселся в кресло справа, и тогда Декан налил им по высокому стакану марочного канадского вискаря, еще довоенного, двинул к ним эти самые стаканы по столу и промолвил:
— Мальчишечки мои. Как жизнь?
— Просто отлично, сэр, — ответил Джесси.
Лютер выдавил из себя:
— Очень хорошо, сэр. Спасибо, что спросили.
Никакой маски, в отличие от Дымаря и Франта, Декан не носил, и улыбка у него так и сверкала, широкая и белозубая.
— Ну что ж, это просто музыка для моих ушей, честное слово. — Он дотянулся до них через стол и похлопал каждого по плечу. — Денежки зашибаете, а? Хе-хе-хе. Ну что ж. Любите это дело, а? Зашибать зелененькие?
— Мы стараемся, сэр, — произнес Джесси.
— «Стараетесь» — чертовски слабо сказано. Не стараетесь, а делаете, вот что я вижу. Вы у меня самые-самые лучшие сборщики.
— Спасибо, сэр. Правда, в последнее время приходится туговато из-за этой заразы. Много народу болеет, сэр, у них сейчас нет настроения делать ставки.
Декан отмахнулся:
— Людишки всегда болеют, обычная история, что тут поделаешь. Верно я говорю? Они болеют, а иногда те, кого они любят, умирают, не правда ли? Благослови нас, Отец Небесный, это же просто надрывает сердце — лицезреть столько страданий. Все ходят по улице в масках, похоронщикам не хватает гробов. О господи. В такие времена, понятно, всякие ставки побоку. Все это откладываешь на потом да знай себе молишься, чтобы прошли несчастья. А когда пройдут, то что? Когда пройдут, тогда ты и вернешься к ставочкам. Уж конечно, черт побери. Но, — он наставил на них палец, — не раньше. Услышу ли я «аминь», братья мои?
— Аминь, — вымолвил Джесси, приподнял маску, пропихнул под нее стакан и мигом всосал его содержимое.
— Аминь, — отозвался Лютер и чуть-чуть отпил из своего.
— Черт побери, мальчик, — проговорил Декан. — Эту штуку надо пить, а не оглаживать ее, как девицу.
Джесси рассмеялся и положил ногу на ногу, постепенно осваиваясь.
— Точно, сэр, — согласился Лютер и опрокинул в себя все.
Декан снова наполнил им стаканы, и Лютер сообразил, что Франт и Дымарь уже стоят позади них, в каком-то шаге, хотя он понятия не имел, когда это они успели подобраться.