Настанет день
Шрифт:
Миссис ди Масси произнесла:
— Газеты пишут, это только солдатская хворь.
— Солдаты дышат тем же воздухом, — заметил Дэнни.
— У вас она тоже есть?
— Пока нет. — Дэнни успокаивающе похлопал ее по плечу.
Он хотел убрать руку, но она положила поверх нее свою:
— Вас ничего не берет, думаю так.
— Ну да.
— Поэтому лучше я буду поближе. — Миссис ди Масси придвинулась к нему.
Доктор вышел в приемную и, хотя сам был в маске, казалось, даже удивился, что все здесь тоже их надели.
—
— Как Тесса? — спросила миссис ди Масси.
— Так ее зовут?
Миссис ди Масси кивнула.
— У нее осложнения, — произнес врач. — Меня беспокоит кровотечение. Вы ее мать?
Миссис ди Масси покачала головой.
— Квартирная хозяйка, — объяснил Дэнни.
— А-а, — отозвался доктор. — Родные у нее есть?
— Отец, — ответил Дэнни. — Его разыскивают.
— Я не могу допустить к ней никого, кроме близких родственников. Надеюсь, вы понимаете.
— Положение серьезное, доктор? — спросил Дэнни непринужденно.
Врач устало посмотрел на него:
— Мы принимаем все меры, мистер полицейский.
Дэнни кивнул.
— Но если бы вы ее сюда не доставили, мир, несомненно, стал бы на сто фунтов легче. Предпочитаю смотреть на вещи так.
— Понятно.
Врач любезно кивнул миссис ди Масси и поднялся.
— Доктор… — обратился к нему Дэнни.
— Розен.
— Доктор Розен, сколько нам еще понадобится носить маски, как вы считаете?
Доктор Розен медленно обвел взглядом приемную:
— Пока это не прекратится.
— А это не прекращается?
— Только началось, — сказал доктор.
Федерико Абруцце, отец Тессы, в тот же вечер нашел Дэнни на крыше их дома: вернувшись из больницы, миссис ди Масси с помощью ругани и страстных речей заставила всех своих жильцов поднять туда матрасы вскоре после захода солнца. Вот жильцы и собрались здесь, над Норт-Эндом, под звездами, под густым дымом Портлендской колбасной фабрики, под испарениями чанов с черной патокой Американской индустриальной алкогольной компании.
Миссис ди Масси захватила с собой подругу, Денизу Рудди-Куджини, жившую на Принс-стрит. Кроме того, она привела свою племянницу Арабеллу, а также Адама, мужа Арабеллы, каменщика, нелегально приехавшего из Палермо совсем недавно. К ним присоединились Клаудио и София Моска с тремя детьми, старшему всего пять, а по Софии уже видно, что на подходе четвертый. Вскоре после их появления Лу и Патрисия Имбриано втащили свои матрасы по все той же пожарной лесенке; за ними последовали Джозеф и Кончетта Лимоне, молодожены, и, наконец, пришел и Стив Койл.
Дэнни, Клаудио, Адам и Стив играли в кости на гудроне крыши, прислонившись спиной к парапету, и домашнее вино Клаудио с каждым коном проскальзывало внутрь все легче. Дэнни слышал кашель и стоны больных, доносившиеся с улиц и из окон, но слышал он и то, как матери зовут детей, как поскрипывает белье на веревках, натянутых между домами, и внезапный резкий смех какого-то мужчины, и шарманщика в переулке, выжимавшего в теплый вечерний воздух мелодии из своего слегка расстроенного инструмента.
Никто из собравшихся на крыше пока не подхватил ее. Никто не кашлял, не чувствовал лихорадки или тошноты. Никто не страдал от зловещих «первых симптомов заражения», слухи о которых передавались из уст в уста, — головная боль, ломота в ногах, — хотя большинство мужчин здесь трудились по двенадцать часов в сутки и их тела вряд ли ощутили бы разницу. Джо Лимоне, помощник пекаря, вкалывал по пятнадцать часов и посмеивался над двенадцатичасовыми лентяями, а Кончетта Лимоне, явно стараясь не отставать от мужа, приходила на Патриотическую прядильную фабрику в пять утра и уходила в полседьмого вечера. Их первый вечер на крыше чем-то напоминал праздники в дни святых, когда вечерняя Хановер-стрит вся сияет огнями и цветами, и священники возглавляют уличные шествия, и в воздухе пахнет благовониями и томатным соусом. Клаудио смастерил воздушного змея для своего сына Бернардо Томаса, и теперь мальчик стоял посреди крыши вместе с другими ребятами, и желтый змей выделялся на темно-синем небе, словно огромный плавник.
Дэнни узнал Федерико, как только тот ступил на крышу. Как-то раз он встретил его на лестнице, нагруженного какими-то коробками: учтивый старик в желтовато-коричневой полотняной одежде. Седые волосы и реденькие усы были коротко подстрижены; он ходил с тростью, словно аристократ, используя ее не как подпорку, а как тотем. Он снял свою мягкую шляпу, беседуя с миссис ди Масси, и потом глянул на Дэнни, сидевшего у парапета вместе с другими мужчинами. Дэнни поднялся, когда Федерико Абруцце приблизился к нему.
— Мистер Коглин, не так ли? — произнес он на чистейшем английском, сделав небольшой поклон.
— Мистер Абруцце. — Дэнни протянул ему руку. — Как ваша дочь?
Федерико пожал его кисть двумя своими и коротко кивнул:
— Прекрасно. Большое спасибо.
— А ваш внук?
— Хороший мальчик, — ответил Федерико. — Можно мне с вами поговорить?
Дэнни, перешагнув через разбросанные кости и монетки, отошел с Федерико к восточному краю крыши. Федерико извлек из кармана белейший платок и положил его на парапет, а затем произнес:
— Садитесь, пожалуйста.
Дэнни уселся на платок, чувствуя за спиной берег и воду, а в крови — выпитое вино.
— Славная ночь, — заметил Федерико. — Даже когда вокруг столько кашля.
— Да.
— Так много звезд.
Дэнни поднял глаза на яркую небесную россыпь. Потом снова перевел взгляд на Федерико Абруцце: ему показалось, что старик похож на вождя какого-то племени. Может быть, на мэра маленького городка, летними вечерами оделяющего жителей мудрыми советами на небольшой пьяцце.