Наставники Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
– Ну что же, иди к Льюку, я помню о твоих обещаниях и подожду. Однако в обмен на это будь добр перед уходом выполнить гораздо меньшую мою просьбу.
Видимо, считая, что он достиг немалого успеха, мальчик позволил себе немного поторговаться.
– Гораздо меньшую?
– Да, это всего лишь маленькая часть целого. Скажи мне… – о, я была так занята работой и говорила так небрежно! – не ты ли вчера днем, в холле… знаешь, там есть стол… не ты ли взял оттуда мое письмо?
Я сосредоточилась на реакции мальчика, но в какой-то
Решение я приняла мгновенно; эти слова лишь приблизительно передают состояние, в которое меня ввергло жуткое зрелище. Но я уверена, что ни к одной женщине после такого потрясения не вернулась бы так быстро способность действовать. Именно присутствие ужасного призрака дало мне понять, что я должна, видя то, что вижу, стоя к нему лицом, уберечь мальчика от контакта. Вдохновение свыше – иначе не скажешь – подсказало мне, что усилием воли, с помощью провидения, я смогу это сделать. Я как бы вступила в борьбу за спасение человеческой души от демона, и когда я искреннее порадовалась этой возможности, то ощутила, как бьется эта душа в моих дрожащих руках, рядом со мною, и увидела, как проступают прозрачные росинки пота на милом детском лбу. Лицо мальчика, прижавшегося щекой ко мне, было столь же бледно, как и физиономия за стеклом, и вдруг я услышала звуки, не слабые, но как бы идущие издалека, и мне показалось, будто на меня повеяло чудесным ароматом.
– Да… я взял его.
Со стоном радости я обняла его еще крепче, прижала к груди; я ощутила внезапную дрожь детского тела и лихорадочный ритм биения сердца, не сводя глаз с твари за окном. Фигура пошевелилась и сдвинулась с места. Если ранее я сравнила призрака с тюремщиком, теперь его медленное кружение больше напоминало о крадущемся, спугнутом звере. Однако мужество мое так возросло, что мне пришлось сдерживаться, чтобы скрыть душевное пламя. Между тем бледное лицо вновь замаячило за окном, негодяй явно вознамерился выждать и понаблюдать. Уже уверенная и в том, что могу теперь принять вызов, и в полном неведении ребенка, я смогла продолжить разговор:
– Зачем ты его взял?
– Посмотреть, что вы сказали обо мне.
– Ты вскрыл письмо?
– Да, вскрыл.
Я немного отстранилась от Майлса и убедилась, что насмешка исчезла из его взгляда – таково было сокрушительное действие смущения. Настоящим чудом было то, что, благодаря моему успеху, его чувства наконец закрылись для призраков и их общение прервалось: он знал, что видение где-то близко, но не знал какое и не подозревал, что я тоже способна их видеть и все знаю. И стоило ли сожалеть о пережитых
– И ничего не нашел!
– Ничего, – он печально, задумчиво покачал головой.
– Ничего, ничего! – я почти кричала от радости.
– Ничего, ничего, – грустно повторил он.
Я поцеловала его влажный лоб.
– А что ты с ним сделал?
– Я его сжег.
– Сжег? – Нужно было спросить сейчас или никогда. – Не этим ли ты занимался в школе?
– В школе?
О, как он встревожился!
– Ты брал письма? Или другие вещи?
– Другие вещи? – Казалось, он думает теперь о чем-то отдаленном, что проявляется лишь под натиском нынешней тревоги. И все-таки проявилось: – Что же я, воровал?
Я почувствовала, что краснею до корней волос, но не знала, чему больше дивиться: тому ли, что я задала джентльмену такой вопрос, или тому, что он допускает такую возможность: это показывало всю меру его мирского падения.
– Именно из-за этого ты не мог вернуться?
– Вы знали, что мне не разрешили вернуться? – только это его и удивило, к моему огорчению.
– Я знаю все.
– Все? – Он одарил меня долгим и очень странным взглядом.
– Все. Так скажи, ты?.. – Повторить то слово я не смогла. Но Майлс ответил просто:
– Нет. Я не воровал.
По моему лицу он, очевидно, понял, что я ему полностью поверила; нежность переполняла меня, и все же руки мои встряхнули его, как бы в поисках ответа: если все свелось к пустякам, зачем было мучить меня молчанием все эти месяцы?
– Чем же ты все-таки провинился?
Болезненно поморщившись, он стал глядеть на потолок комнаты и несколько раз вздохнул, словно ему не хватало воздуха. Он как будто опустился на дно моря и оттуда глядел на слабое зеленое свечение над головой.
– Ну… я говорил разное.
– Только это?
– Они решили, что этого достаточно!
– Чтобы тебя изгнать?
Никогда те, кого «выставляют вон», не давали такие скупые объяснения случившегося, как эта юная персона! Он как будто взвешивал мой вопрос, но как-то рассеянно и почти беспомощно.
– Ну, наверно, нельзя было такое говорить.
– Но кому ты говорил эти плохие слова?
– Я не знаю! – Он явно пытался вспомнить, но не смог – прошлое выпало у него из памяти.
Майлс слабо улыбнулся мне; отчаяние овладело им, поражение его было столь полным, что мне следовало на этом остановиться. Но я была одержима, ослеплена победой, хотя даже в тот момент эффект того самого успеха, который должен был больше приблизить его ко мне, уже стал причиной еще большего отдаления.
– Ты говорил эти слова всем? – спросила я.
– Нет. Только тем, кто… – Он снова болезненно потряс головой. – Не помню я, как их звали.
– Их было так много?
– Нет… всего несколько. Те, которые мне нравились.