Наставники Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
– Ее здесь нет, маленькая леди, – говорила она задыхаясь, – и никто здесь не появлялся… и вы ничего такого никогда не видите, милочка моя! Как могла бы бедняжка мисс Джессель… ведь бедная мисс Джессель умерла и похоронена? Мы это знаем, верно, душенька? – сбивчиво заклинала она ребенка. – Это все просто ошибка, волнение и шутка… и мы сейчас скоренько пойдем домой!
Девочка отозвалась на это странно быстрым возвращением к пристойности, и они с Гроуз снова стали как бы единым целым, мучительно противопоставленным мне. Флора, крепко вцепившись в платье нашей общей подруги, упорно сохраняла маску осуждения, и даже в ту минуту я молила Господа о прощении за то, что ее несравненная детская красота в моих глазах внезапно исказилась, почти исчезла. Я уже
– Я не знаю, о чем вы говорите. Мне никто не являлся. Я ничего не видела. И никогда раньше. Вы жестокая. Вы мне не нравитесь! – Высказавшись так, словно она была вульгарной нахалкой-девчонкой с улицы, она теснее прижалась к миссис Гроуз и спрятала в ее юбках свое ужасное личико. Стоя так, она испустила почти яростный вопль: – Заберите меня, заберите меня отсюда… о, заберите меня от нее!
– От меня? – ахнула я.
– От вас, от вас! – кричала она.
Гроуз глянула на меня в смятении, я же могла лишь вновь обратиться к фигуре на дальнем берегу озера, которая застыла недвижно, как будто напряженно вслушиваясь издали в наши голоса; когда я рассчитывала использовать ее, она выглядела не так отчетливо, как сейчас, созерцая мое крушение. Несчастное дитя говорило так, словно колючие слова пришли к ней из какого-то внешнего источника, и я, в полном отчаянии, готовая смириться, только грустно покачала головой.
– Если бы у меня когда-либо были сомнения, то они рассеялись бы ныне. Я пыталась ужиться с отвратительной правдой, и теперь она обрушилась на меня. Понятно, почему я потеряла тебя: я вмешалась, и ты нашла, под ее диктовку, – я снова оглянулась на нашу инфернальную свидетельницу, – легкий и действенный способ встретиться с нею. Я старалась изо всех сил, но потеряла тебя. Прощай.
Обратившись к миссис Гроуз, я приказала ей, почти не сдерживая ярости: «Идите же, идите!» – и она удалилась тем же путем, которым мы пришли, спеша, как могла, в бесконечной скорби, в немой привязанности к девочке, но, несмотря на свою слепоту, явно убежденная в том, что случилось некое несчастье и что-то рухнуло.
О том, что я делала, оставшись одна, у меня не сохранилось связных воспоминаний. Помню лишь, что спустя, наверно, четверть часа ощутила запах травы, жесткость почвы, пронзительную сырость и холод – и поняла, что, видимо, в беспамятстве горя бросилась наземь. Должно быть, я лежала там и плакала долго, ибо, подняв голову, увидела, что день почти на исходе. Я поднялась, окинула взглядом сквозь сумеречную дымку серую гладь пруда и его пустынную, призрачную кромку и отправилась восвояси, тем же унылым и трудным путем. Дойдя до калитки в ограде, я с удивлением обнаружила, что лодки нет, и задумалась о том, как великолепно Флора справилась с ситуацией. Ту ночь, по молчаливому (и можно было бы сказать – счастливому, не звучи это слово так гротескно) соглашению, девочка провела у миссис Гроуз. Вернувшись домой, я не видела их обеих, зато – неоднозначная компенсация – видела много Майлса. Видела его так много – иначе не скажешь, – как никогда ранее.
Изо всех вечеров, проведенных мною в Блае, только этот был таким зловещим; но он же, вопреки глубокой бездне ужаса, открывшейся у меня под ногами, в ускользающей реальности, был полон необычайно сладкой грусти. По возвращении домой я и не подумала искать мальчика; я сразу же прошла в свою комнату, чтобы переодеться и наглядно убедиться в разрыве с Флорой. Ее маленькие вещички были уже убраны. Позже, когда я сидела у камина в классной комнате, горничная подала мне чай, но я не пожелала расспросить ее относительно моего ученика. Он добился свободы – ну и пусть пользуется ею сколько хочет! И он воспользовался – по меньшей мере отчасти, – чтобы прийти ко мне около восьми часов и молча сесть рядом. Когда чайный прибор унесли, я задула свечи и придвинула кресло ближе к огню: меня донимал смертельный холод, казалось, что я никогда не согреюсь. Итак, он появился, когда я сидела
Незадолго до рассвета нового дня ко мне в комнату вошла миссис Гроуз; она разбудила меня с дурными вестями. Флору сильно лихорадило, видимо, она заболела; ночь прошла крайне неспокойно, девочку терзали страхи, но причиной их была отнюдь не прежняя ее гувернантка, а нынешняя. Она страдала не из-за возможного появления на сцене мисс Джессель – нет, она откровенно и страстно противилась моему появлению. Разумеется, я быстро встала с постели, мне нужно было о многом расспросить подругу, которая явно препоясала чресла свои [20] , чтобы прийти ко мне. Это стало ясно, как только я спросила, считает ли она, в отличие от меня, поведение девочки искренним.
20
Ироническая аллюзия на евангельский призыв «Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи» (Евангелие от Луки). «Препоясать чресла» значит «укрепить на бедрах пояс с оружием, готовясь к походу или к бою». Переносный смысл выражения: приготовиться к тяжелому испытанию, набраться мужества.
– Она упорствует в отрицании того, что видела вчера или в другое время?
Экономке я причинила своим вопросом истинные мучения.
– Ах, мисс, не такое это дело, чтобы нажимать на нее! Но должна сказать, что и нажимать-то не нужно. Она из-за этого стала старой, вся целиком старой.
– О, эту картинку я и отсюда отлично увижу. Она возмущена, словно какая-нибудь высокопоставленная особа, что ее правдивость и, следовательно, ее респектабельность подвергаются сомнению. «Мисс Джессель на самом деле – она!» Ах, уж она-то «респектабельна», эта девчонка! То, как она вела себя вчера, произвело на меня, поверьте, исключительно странное впечатление; ничего подобного прежде не было. Я точно проникла в ее тайну! Она со мной никогда теперь не заговорит.
Это мерзкое и темное дело заставило Гроуз умолкнуть, но потом она согласилась со мной, и за ее откровенностью, я не сомневалась, стояло что-то еще.
– Думаю, мисс, она и впрямь не заговорит. Очень важные у нее манеры стали!
– И эти манеры, – подытожила я, – сейчас являются главной причиной ее состояния!
О да, судя по лицу экономки, манеры и многое другое кроме них!
– Она спрашивает у меня каждые три минуты, не кажется ли мне, что вы идете.
– Понятно… – я, со своей стороны, могла бы сказать больше, но воздержалась. – А сказала ли она вам со вчерашнего дня что-нибудь про мисс Джессель, хоть слово, кроме уверений, что не водится с подобным злом?
– Ни словечка, мисс. И еще – да вы, конечно, знаете, – там, у озера, я от нее услыхала, что никто туда не являлся, во всяком случае, вчера.
– Само собой! И, естественно, вы ей до сих пор верите.
– Я ей не перечу. А что еще я могу поделать?
– Да ничего вообще! Вы имеете дело с чрезвычайно умной малышкой. Они… то есть парочка их друзей… усилили их природные способности – это был благодатный материал для опытов! Флора теперь огорчена, но она доведет свою задачу до конца.
– Да, мисс; но до какого конца?
– Ну как же – пожаловаться на меня дяде. Она представит ему меня как самое мерзкое существо!
Я поморщилась, предлагая Гроуз представить себе эту сцену; судя по ее лицу, она на минуту ясно увидела их вдвоем.
– И ведь он такого хорошего мнения о вас!
– Мне сейчас пришло в голову, что он выбрал странный способ доказать мне это! – засмеялась я. – Но это неважно. Понятно, что Флора хочет избавиться от меня.
– Чтобы никогда больше не увидеться с вами, – храбро поддакнула моя соратница.