Настой из памяти и веры
Шрифт:
Но вторая половина, ведьминская, обугленная, не хочет и не может прощать ложь.
Со мной так давно. Еще жива была Анеля.
Анеля всюду таскала меня с собой, как большую куклу. Думаю, ей было интересней играть в дочки-матери с живой младшей сестрой, а не с искусственными девочками с фарфоровыми лицами и чужими волосами, закрученными в мелкие букли.
Она водила меня по всей округе за руку, возвышаясь надо мной, как золотая великанша в своей соломенной шляпе с лентами. Она могла остановиться и указать
– Все ты врешь, Анелька! – капризничала я. – Так не бывает!
– Откуда тебе знать, что было века назад? – возражала Анеля. – Все было – и великаны и княжны. И болотные лешие крали бедняцкий хлеб, и щепочка с каплей крови могла рассказать о душегубе. Что-то люди да придумали, чтобы рассказывать было удобней. Но придумали они не все. Эй, – Анеля приседала на корточки и тихонько тянула мои косички в разные стороны. – Разве я тебя когда-нибудь обманывала?
Она и правда никогда мне не врала.
У соседей были сыновья моего возраста – лет семи-восьми. Они сколотили целую банду и бегали по округе, наводя на всех ужас своими проделками. Однажды они застали меня одну, без Анели. Я сидела у мелкого пруда и подкармливала утят хлебом. Мальчишки окружили меня и забросали комьями грязи мое новое голубое платье.
– Уродина! Страхолюдина! – кричали они.
Мне стыдно было возвращаться домой, и нашли меня, только когда начало темнеть. Я обливалась слезами, рассказывая все матушке.
– Глупые, жестокие мальчишки! Никого не слушай, ты у меня самая красивая, – причитала мама, целуя мое грязное зареванное лицо.
Но почему-то мне вовсе не стало легче.
Когда все легли спать, Анеля шепотом позвала меня к себе под одеяло. Ей тогда было уже шестнадцать, и было видно, как она прекрасна.
– Расскажу тебе правду, как все было и будет, – завела рассказ Анеля. – Жили-были муж с женой, и всего у них было в достатке – светлый дом, хозяйство и работники, почет и уважение. И друг друга любили они крепко-крепко. Только не дал им бог детей. Как ни молились, как ни просили они – не рождались и все.
Я даже дыхание задержала, боясь спугнуть сестрину сказку.
– Грустила как-то жена в саду, и проходила мимо ограды старая ведьма – уродливая, кривая и согнутая, как рыболовный крючок. Она окликнула женщину и попросила у той яблочко из сада. Женщина была очень доброй, и она сорвала для ведьмы не одно, а два яблочка – одно красное, сладкое, а другое зеленое, кисловатое.
«Бери, бабушка», – сказала она.
А старая ведьма ей и ответила:
«Вижу, щедра ты не в меру и доверчива. Но я все же хочу тебя наградить, да не одним, а двумя
Вскоре та женщина забеременела. Родилась у нее дочка – румяная и славная, как наливное яблочко. Не могли на нее нарадоваться муж с женой. Да только, чем старше она становилась, тем яснее было, что дочка их не от мира сего и глупа. Ей лишь бы козой по полям скакать и сказки разные слушать. Учиться она не хотела, по дому и двух чашек помыть не могла. Даром, что красавица писаная, такую замуж отдать – стыда потом не оберешься.
Прошло восемь лет, и женщина забеременела снова, хоть вовсе этого не ждала.
Родилась у нее вторая дочка. Лицом смугла, телом худа, глазами смотрит – как сверлами сверлит. Росла вторая дочка не по дням, а по часам. Читать выучилась в три года, а считать и того раньше. И вскоре стало ясно, что ей весь ум достался, не то, что старшей.
Вспомнила тогда женщина про ведьмины подарки и загрустила. Встала она между яблонек и сказала:
«Мне была нужна только одна дочка – умница и красавица! А не две, и каждой чего-то да не хватает!» – сказала так и заплакала.
Грянул тогда гром, пригнулись деревья. Глядь – а у забора снова горбатая ведьма стоит!
«Что, недовольна моими дарами? Так я их заберу тогда! Одну съем, а вторую возьму в услужение».
Сказка была долгой, конца я так и не услышала – заснула. История, рассказанная Анелей, враз примирила меня с миром вокруг, с тревогой родителей, так поздно ими ставшими; со смехом мальчишек над моим неказистым лицом и чересчур высоким ростом. Пусть никто не понимает, только мы с Анелей: она – красное сладкое яблочко, а я кислое и зеленое. Такова была правда, и она лучше, чем любая ложь из жалости.
Дифтерит сожрал сестру за три дня, но все вокруг – родители, доктора, прислуга – все твердили, что она поправится, хоть было очевидно, что это не так.
Меня и близко не подпускали к комнате Анели, а когда все было кончено, ее вещи сожгли, а комнату обработали хлором. Мне ничего не осталось, кроме историй, которые она мне рассказывала, пока была здорова.
В первый день в пансионе Блаженной Иоанны, когда нас развели по комнатам и представили соседкам, я впервые оказалась с Данкой лицом к лицу. У нее был упрямый подбородок, темные гладкие волосы и сердитый взгляд. Она по-хозяйски обошла меня кругом и дернула за косу. В точности, как делала Анеля, только сильнее.
– Не нравишься ты мне, – заявила она напрямик, – дылда носатая.
– Зато я умная. – Я совсем не обиделась на ее прямоту. Даже наоборот. – Считаю и стихи запоминаю лучше всех.
– А драться умеешь?
– Если придется, – пообещала я своей новой названной сестре.
Так мы стали неразлучны. Пока она не начала мне врать.
Ведьма наконец обращает на меня внимание. Кивает на ведра у печи:
– Чего стоишь столбом? Натаскай снега.
Делать нечего. Проще согласиться, чем выслушивать отборную брань.