Настоящая любовь
Шрифт:
— А я так и делаю — разглядываю ее задницу.
Попозже мы поднялись наверх и сели на диван. Матт откупорил вторую бутылку вина. Пока разговаривали, почти прикончили и ее. Я поправила ковер из грубой шерсти, который лежал у нас под ногами.
— Нет ничего хуже еврейских похорон, — сказал Матт, — потому что у нас не бывает жизни после смерти.
— Но что-то же у вас есть, — возразила я.
— Когда я был маленьким, то спросил у своего отца, попаду ли я в рай, когда умру. Нет, ответил он. Евреи не верят в рай. «Хорошо, а во что мы тогда верим?» — спросил я у него. «Ни во что», — ответил он мне.
— Он и вправду так сказал? «Ни во что»?
— «Ни во что», — сказал Матт. — Мне было тогда девять. А это означает, что экзистенциальному кризису, вызванному этими его словами, исполнилось ровно
— Ну, и что говорили об этом на похоронах?
Он покачал бокалом, чтобы вино закрутилось водоворотом.
— Очевидно, тетушка Митци останется жить в моей памяти. Что для нее не так уж хорошо, поскольку я трачу очень мало времени на мысли об умерших, — ответил Матт. — Ты ведь католичка, правильно?
— Протестантка, собственно говоря.
— Это одно и то же, — не смутился он. — По крайней мере, у вас есть рай. У вас есть ангелы, и крошечные арфы, и понятие «следуйте за белым светом».
Относительно его последнего замечания можно было бы сказать, что я не думаю, будто нам придется следовать за белым светом. Но это было бы простой софистикой, поэтому я не сказала ни слова.
— Даже если это неправда, — продолжал Матт, — иногда проще думать, что это все-таки может оказаться правдой.
Несколько мгновений мы оба молчали. От выпитого голова у меня начала кружиться.
— Итак, — сказал Матт. На лице у него появилось чрезвычайно серьезное выражение. — Хочешь потрахаться?
Я рассмеялась коротким, удивленным смешком.
— Нет, — ответила я. — Но спасибо за то, что ты спросил.
— Все-таки я джентльмен, — сказал Матт. — Выпей еще вина. Может быть, ты передумаешь.
— Думаю, мне нужно поспать, — ответила я и вспомнила, как Матт рассказывал что-то о девушке с четырьмя кошками. — Я могу лечь с тобой в постель и заснуть, но не переспать.
— Я знал, что ты за девочка, — сказал Матт.
Мы поднялись наверх. Матт одолжил мне тенниску и мужские трусы, похожие на боксерские. Потом я пошла в ванную переодеться, а потом легла в постель. У Матта оказалась на удивление удобная кровать. Она была просто огромной и занимала так много места, что когда вам нужно было встать и лечь, это нельзя было сделать как обычно — сев сбоку, поскольку она стояла почти впритык к стенам. Вылезать или забираться приходилось через изножье кровати. Матт выключил свет и улегся в постель рядом со мной. Он обнял меня, и через несколько минут я почувствовала, что проваливаюсь в сон.
— Когда ты училась в школе, — спросил Матт, — ты случайно не была одной из тех девочек, которые, давая кому-либо карандаш взаймы, всегда говорили: «Пожалуйста, не забудь мне его вернуть»?
— Нет.
— Мне просто стало интересно.
Глава четырнадцатая
Я встретила Тома Хэтауэя на вечеринке, которую устраивала моя подруга Нина Пибл. Нина была моей лучшей подругой, потом какое-то время она вовсе не была мне подругой. Но когда устраивала вечеринку, на которой я встретила Тома, мы снова были подругами. Помню, что в ту ночь я добралась домой и подумала: как хорошо, что мы с Ниной снова подруги. Если бы мы не помирились, то меня не пригласили бы на эту вечеринку, а если бы меня не пригласили, то я не встретила бы мужчину, за которого мне захотелось выйти замуж, и если бы не встретила мужчину, за которого мне захотелось выйти замуж, на этой самой вечеринке, то, вполне вероятно, я бы вообще его никогда не встретила и потратила оставшиеся годы жизни на его поиски.
— Ну, не знаю, — сказала мне Нина на следующий день, когда я позвонила и начала задавать вопросы о Томе.
— А что с ним не так? — спросила я.
— Да нет, все нормально, — ответила Нина.
— В чем дело? Выкладывай, — потребовала я.
— Эта штука с его носом тебя не пугает? — спросила она.
— А что такого с его носом? — спросила я.
— Если ты ничего не заметила, тогда все отлично, — заметила Нина.
— Не заметила чего? — настаивала я.
— Ничего, — огрызнулась Нина. — Я подумаю, что тут можно сделать.
Две недели спустя Том Хэтауэй позвонил мне и пригласил на ужин. Нина все устроила. В самом деле, невозможно представить, как хорошо
Я твердо убеждена, что в основе любой успешной женской дружбы лежит вот какая закономерность: кто-то один должен быть девочкой, а другой — мальчиком. Я собиралась подчеркнуть, что такие отношения не имеют ничего общего с лесбиянством, но теперь, когда думаю об этом, мне кажется, что была неправа. В сущности, я ведь говорю о несексуальной версии того же самого согласия, которое мы наблюдаем у лесбиянок, где девочка — это девочка, а мальчик — это мальчик, и обе стороны более-менее счастливы таким положением дел. А вот у меня самое интересное заключается в том, что в одних отношениях я играю роль девочки, а в других — мальчика. С Бонни, например, я всегда девочка — главным образом потому, что она замужем, у нее трое детей и роль девочки ее больше не интересует; и со своей подругой Энджи я тоже девочка — потому что Энджи слишком рассудочна и здравомысляща, чтобы захотеть быть девочкой; а вот с Ниной Пибл я — мальчик. И всегда им была. Для меня было совершенно очевидно, что мне придется быть мальчиком, если мы с Ниной станем друзьями, еще до того как я встретила ее, потому что мне случилось увидеть, что лежит у нее в ящике для белья. В колледже на первом курсе мы с ней должны были жить в одной комнате. К тому времени, как я прибыла вселяться, Нина уже поселилась и умчалась в книжный магазин университетского студенческого городка. А когда я принялась искать место, куда могла бы положить свои вещи, я открыла то, что оказалось ее ящиком для нижнего белья. Моим глазам предстали бесконечные стопки аккуратно сложенных трусиков пастельных цветов, между которыми с любовью были помещены разделители, маленькие шелковые пакетики и крошечные коробочки, в которых один Господь знает что находилось, и я сразу же поняла, что это — женщина, с которой я соперничать не смогу никогда.
Проблема с таким распределением ролей, естественно, заключается в том, что тот, кому досталась роль мальчика, рано или поздно начинает ее ненавидеть. Мне понадобилось восемь лет, чтобы моя ненависть расцвела пышным цветом. И вот какую форму она приняла: я спала в квартире ее бывшего ухажера и почти уже занялась с ним сексом, но внезапно для самой себя позвонила ей и рассказала обо всем. Разумеется, в то время я не отдавала себе отчета в том, что движет мною; мне казалось, что парень нравится мне по-настоящему. Его звали Энди Басс, и он написал уже четыреста пятьдесят страниц своего романа о пилигриме двенадцатого столетия, который совершал паломничество в Сантьяго-де-Компостелла с гребешковой раковиной, привязанной к шее. В его квартире громоздились книги о монастырских орденах, средневековой архитектуре и Черной Смерти. А в ту ночь, когда я спала у него, мне пришлось ложиться в постель в его лыжных перчатках, потому что местное коммунальное предприятие отключило отопление в его квартире. Мы не спали почти всю ночь, не занимаясь сексом и разговаривая о Рильке и Фалько, а на следующее утро в шесть часов он выпрыгнул из постели и помчался на улицу перегнать свою машину к противоположному тротуару, чтобы не получить штрафную квитанцию от уборщиков улицы. По какой-то причине он мне нравился. Как бы то ни было, с моей стороны было большой глупостью завести этот роман, и, когда я рассказала обо всем Нине, та расстроилась, что вполне понятно (хотя справедливости ради следует отметить, что к этому моменту Нина и Энди не встречались уже четыре года, так что можно было считать, что между ними все кончено — и к этому времени Нина Пибл более или менее регулярно встречалась только с банкирами-инвесторами или будущими конгрессменами). В результате она отказывалась разговаривать со мной в течение двух лет. Но потом, столь же внезапно, как началось, все и закончилось. Нина позвонила мне на мой день рождения и заявила, что скучает, что прощает меня и хочет, чтобы мы вновь стали подругами, и что устраивает вечеринку. Она пригласила меня приехать. Я согласилась и пришла… И встретила там Тома.