Настоящая любовь

Данн Сара

Мне удалось составить довольно подробное представление о его личности исходя из двух анекдотов, которые он рассказал за столом. Первый касался какой-то правовой деятельности, которой он занимался для трех сирот, с которыми их мать жестоко обращалась и кормила только «чудо-хлебом» и томатным супом. Второй имел отношение к шести неделям путешествия в одиночестве на каяке по рекам Аляски. Ну вот. Это был мужчина, который заботился о сиротах. Это был мужчина, который не боялся медведей. Это был мужчина, который знал, как поймать лосося на леску, привязанную к корме его каяка. Не думаю, что когда-либо окажусь в ситуации, когда мне понадобится мужчина, который знает, как поймать лосося, привязав леску к корме своего каяка, но тем не менее это впечатляло. И потом, никогда не следует зарекаться.

К тому времени,

когда Нина Пибл уговорила Тома пригласить меня на ужин, я уже почти сошла с ума, воображая, как мы вдвоем плывем на каяке посреди буйства дикой природы в обществе двух наших биологических детей и очаровательных веснушчатых сироток, которых усыновили; и я была уверена, что это заметно. Мой единственный шанс, как мне представлялось, заключался в том, чтобы делать вид, будто Том мне совсем неинтересен. Я решила, что две крайности поглотят одна другую, и я буду выглядеть почти нормальной. Поэтому, когда Том возник на пороге моей квартиры с приглашением на ужин, я принялась выискивать в нем недостатки с упорством, достойным лучшего применения. Он был так же высок, как я помнила, и его плечи были столь же широкими, но Нина оказалась права, когда упомянула о его носе — он и в самом деле немного искривлялся влево. Нина никогда не пошла бы на свидание с мужчиной, у которого был настолько сильно искривлен нос, но Нина могла позволить себе проявлять разборчивость. А я не могла. Можно утверждать, что я вообще пропустила фазу разборчивости целиком — иначе как можно объяснить мои девятнадцать месяцев романа с Гилом-гомосексуалистом? Правда состоит в том, что Гил был классическим «другом на бумаге», и в период своей разборчивости, когда мне было уже за двадцать, но еще не исполнилось тридцати, я выбрала его из других не лишенных недостатков, зато гетеросексуальных особей. Во всяком случае, нос Тома не позволял отнести его к категории симпатяг, и за это я всегда была ему благодарна. Этот его недостаток был заметен ровно настолько, чтобы предположить, что при родах он перенес какую-то травму.

(Несколько лет спустя я как-то упомянула об этом своему терапевту Дженис Финкль — о том, что Том чувствовал, что наши отношения душат его и что он мог застрять в родовом пути, — и Дженис сказала мне: «Может быть, он ощущал, что задыхается в ваших отношениях потому, что ты душишь его?»)

— Что у вас, черт побери, случилось вчера вечером? — пожелала узнать Нина, когда позвонила мне на следующее утро.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

— Том думает, что ты его терпеть не можешь, — сказала Нина.

— Я пыталась выглядеть равнодушной, — призналась я.

— Знаешь, тебе это вполне удалось.

— Дерьмо.

— Он сказал, что ты все время смотрела на его нос.

— О Господи.

— Я же тебя предупреждала, что это заметно, — сказала Нина. — А ты мне не поверила.

— Но для меня это не имеет значения.

— Нос располагается в самом центре лица, — сказала Нина.

— Мне кажется, я люблю его.

— Ох, дорогая, — вырвалось у Нины. — Ладно, посмотрим, что тут можно сделать.

Итак, Нина вновь принялась за дело, и Том опять позвонил мне, и мы снова отправились на ужин, после которого, приложив все усилия, чтобы казаться равнодушной, я пригласила его к себе в квартиру и легла с ним в постель. Это было не совсем в моем стиле, но вы уже знаете, куда завел меня мой стиль: у меня был всего один любовник, да и тот — гей, который носил фамилию китаянки, которая бросила его ради аргентинского учителя танцев. Вероятно, пришло время вырабатывать новый подход. Поэтому, когда Том проводил меня до дома, я пригласила его подняться ко мне наверх, и в тот самый момент, когда я отпирала дверь в подъезд своей многоэтажки, он положил мне руки на плечи и повернул лицом к себе. А потом поцеловал меня.

— Знаете, что крысы не будут спариваться друг с другом, если им не нравится вкус партнера? — спросил он.

— Как это? — не поняла я.

— А они вот так определяют, подходят ли друг другу по генетическим показателям, — сказал он. — Если им понравился вкус друг друга, значит, генетически они — подходящая пара.

Затем он поцеловал меня снова.

— Мне нравится ваш вкус, — сказал Том.

— А мне — ваш, — ответила я.

Я отдаю себе отчет в том, что это не очень романтично,

но здесь вам придется мне поверить. Вам придется поверить мне, потому что трудно, очень трудно объяснить, отчего люди влюбляются друг в друга. Рассказать о том, почему вы разлюбили человека, — просто. Предательство, неверность, ложь, маленькие подлости — эти вещи легко поддаются объяснению. Но я не могу опустить подробности нашего первого поцелуя и должна вспомнить его слова о том, что крысы пробуют друг друга на вкус. Думаю, это позволит вам познакомиться с натурой Тома, натурой, которую я быстро полюбила и за которую называла его «мистером Колдуном». Вот потому от нескольких месяцев наших отношений у меня осталось ощущение, что, когда мы не занимались сексом, Том только и делал, что объяснял мне что-нибудь. Как удалить из арбуза все косточки. Как работают часы, которые вставляются в картофелину. Почему у наших детей обязательно будут голубые глаза, но необязательно должны быть светлые волосы. Однажды, когда мы отправились на уик-энд в Ланкастер и остановились посреди заросшего люцерной поля, он отвел меня в сторону от дороги и принялся лучом карманного фонарика показывать созвездия. А потом мы вернулись в мотель и занялись любовью в кресле-качалке, которому было никак не меньше девяноста лет и которое владельцы потихоньку убрали из нашей комнаты на следующее утро вместе с восточным ковром, пока мы наслаждались поздним завтраком.

— Знаешь, что самое странное? — спросил у меня Том на следующее утро.

— Что?

— Что я действительно чувствую то, что и ожидал, — сказал Том. — Могу судить по собственному опыту, что очень немногие вещи вызывают именно те ощущения, которые ты ожидаешь испытать.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать.

— Правда?

— Правда.

— Хорошо, — ответил он. — Это значит, что ты тоже меня любишь.

И я действительно любила его. Он любил меня, я любила его, и все было хорошо долгое, очень долгое время. Это были отношения. Мы были парой. В День благодарения мы ездили в дом его дедушки с бабушкой, Рождество встречали у моих родителей, а Новый год отмечали вместе с нашими друзьями, Дареном и Венди, а однажды, в самом начале, мы даже вместе украсили тыкву ко Дню всех святых. Когда люди, которых мы знали, женились или выходили замуж, мы дарили подарки от нас обоих. А когда жену Сида нашли мертвой в бассейне, я послала ему букет белых лилий от нас двоих, и дети моей сестры звали нас «тетя Алисон» и «дядя Том». Я была счастлива. Я расслабилась. Но время от времени происходило что-нибудь такое, что напоминало, что все это не более чем иллюзия. Нет, слово «иллюзия» не подходит. Мир был реальным, а то, что окружало меня, — временным. Это была временная ситуация.

Например, Том решил купить новый диван.

— А чем тебе не нравится твой старый? — спросила я.

— Ничем. Просто он мне надоел, — ответил Том.

— Не уверена, что этот тебе подойдет, — заметила я, когда увидела диван в выставочном зале (именно такого рода вещи и можно найти в выставочных залах).

— Что в нем не так? — спросил Том.

— Просто он ни к чему не подходит, — ответила я.

— Он черный, — возразил Том. — А черный подходит ко всему.

— Это черные туфли ко всему подходят, — заметила я. — А черный кожаный диван подходит, ну, я не знаю, например, к мебели от Бака Роджерса.

— Зато мне он нравится, — не согласился Том.

Том купил этот диван. В следующий раз он принес домой кофейный столик со стеклянной крышкой и зубчатыми краями. За ним последовала просто ужасная стойка под телевизор. И все это время я не открывала рта. Я старалась не давить на него. Я отчаянно пыталась оставаться той женщиной, которая так крепко держит свое мнение при себе, что даже не замечает, что ее приятель, с которым она живет вот уже три года, принимает целый ряд решений о покупке для дома дорогостоящих вещей, совершенно не обращая внимания, подходят ли эти самые покупки по стилю к той изысканной мебели, отнюдь не в стиле Бака Роджерса, которую она медленно собирала всю свою взрослую жизнь. Мужчина, который не испытывает никаких проблем с привязанностью и обязательствами, уже привязан к кому-то другому, напоминала я себе. Не спеши. Дай ему простор, в котором он нуждается. А диван всегда можно поставить у него в кабинете.